"Гадость", - думал он, - "повесят". Вспомнил, давно в именьи рабочие вешали какую-то собаку. Пес извивался, когда тащили, вился змеей в петле, потом протянулся, высунув язык. Рабочий подошел, дернул за ноги, в собаке что-то хрустнуло. Оборвалось сухожилье что ли...
В коридоре послышались шаги ошпоренных ног. Винтовки звякали, прикладами ударяясь о каменный пол.
"Идут".
Шаги и голоса затоптались у двери. Завертелся ключ. Савинков увидал на пороге караульного офицера.
- Приготовьтесь к свиданию с матерью.
Меж любопытно смотревших солдат с винтовками, вошла старая женщина, не в шляпе, как представлял ее себе Савинков, а в косынке, с седыми висками. И вдруг, старая женщина, его мать закачалась. Савинков бросился к ней, застучав по полу туфлями. Упав ему на руки Софья Александровна Савинкова резко, странно, высоко закричала.
- Мама, не плачь, наши матери не плачут.
Солдаты у дверей смотрели деревянно. Громадный детина даже улыбнулся.
- Каков бы приговор не был, знай, я к этому делу непричастен. Смерти я не боюсь, я готов к ней.
"Боже мой, Боже мой, как он худ", - думала Софья Александровна.
- Боря, дело получило отсрочку, приехали адвокаты, завтра будет Вера, я получила телеграмму.
- Свидание окончено.
Ощутив на губах смоченные слезами, морщинистые щеки матери, он выпустил ее из рук. Софья Александровна тихо вышла, окруженная солдатами.
3
Через полчаса, в уборной Савинков увидел Двойникова. Выводные курили, толкуя о смене Белостокского полка Литовским. И эта смена им была нужна и интересна. А Савинков говорил обросшему колючей бородой Двойникову:
- Эх, Шура, это пустяки, что отсрочка, ну повесят стало быть не 17-го, а 19-го.
- Повесят? - дрогнувше пробормотал Двойников. - Всех? И Федю?
- И Федю.
- И вас?
- И меня.
Кивнув вниз головой, словно от короткого удара. Двойников тихо произнес:
- Федю жалко. - Помолчав добавил: - Часы при обыске взяли. Не отдают.
- Часы теперь ни к чему, Шура. Выводной сплюнул и крикнул:
- Ну ребята, айдате!
4
Всё было ясно: - виселица. Но всё смешалось, когда в камеру ввели Веру. Ее глаза показались настолько испуганными, что Савинков думал: - не выдержит, упадет. Но, обвив его шею, Вера прошептала: "приехал Николай Иванович", и крепко, неотрывно целуя его, зарыдала.
Это было отчаянно невероятно. Если б переспросить?! Вглядываясь в любящее лицо, в темные испуганные глаза, Савинков понял, что не ослышался: - "Николай Иванович" - Лев Зильберберг, глава териокской мастерской, у которого двухмесячная дочка.
- Свидание окончено.
Но это ж секунда, в которую запомнилось лишь выражение глаз. В глазах Веры слезы, отчаянье и что то еще. "Неужто надежда?" - думал Савинков, ходя по камере.
- "Почему Зильберберг? Может быть перепутала, вместо Николая Ивановича Иван Николаевич? Азеф?" С страшной силой желанье свободы и жизни прорезало всё тело. Савинков даже застонал.
5
На конспиративной квартире ЦК, в традиционном дыму, слушая план Зильберберга, Чернов был рассеян. Азеф насуплено молчал. Натансон, отмахнувшись, толковал с приехавшим из провинции крестьянином.
Зильберберг кипел. - Я требую от имени боевиков! - кричал Зильберберг. Но почему Льву Зильбербергу пришла в голову сумасшедшая мысль освободить из крепости Савинкова? Он меньше других знал его. Только однажды, на иматрской конференции боевиков, на праздничном обеде, Савинков на пари писал между жарким и сладким два стихотворения. И когда читал, веселей всех радовался такой талантливости боевик Зильберберг.
- Требую, - ухмылялся Чернов Азефу, - требовать то все мы мастера. Молодо-зелено, Иван. Ну как там его из крепости освободишь?
- Товарищи! - заговорил Азеф, - я глава террора и друг Бориса, но должен сказать, как мне ни дорог Борис, я высказываюсь против плана освобождения. Надо знать, что такое крепость и что такое охрана в крепости. Эмоции - это не резон, чтобы мы теряли бешеные деньги. К тому же вместе с деньгами потеряли бы и таких работников, как Николай Иванович. Мы ими не богаты. Наша единственная цель - революция. Мы не имеем права идти на сантименты даже по отношению к Савинкову. Да, я первый бы пошел спасать его, но у нас нет сейчас средств спасения, поэтому и нечего строить испанские замки.
И всё же Зильберберг зашивал в пояс деньги, и конспиративные адреса, торопясь поспеть к поезду.
6
Жандармские офицеры за столом были в парадной форме, в густых эполетах, в аксельбантах, с орденами. Заседание красиво-одетых людей казалось торжественным. Во фраке с белым пластроном, бритый адвокат поблескивал стеклами пенснэ. Впечатления торжественности не портил.
- Суд идет! Встать!
Председатель генерал Кардиналовский сказал низким басом: - Введите подсудимых!
Колыхнулась дверь. Блеснули сабли. Среди сабель шел легкой походкой, в руке с розой, Борис Савинков. Конвойные были выше его ростом. Увидев среди публики Веру и мать, Савинков улыбнулся им и кивнул головой.
Сзади, Двойников и Назаров ступали тяжелее. Брови сжаты, лица сведены.
- Подсудимый встаньте! Ваше звание, имя и отчество?
- Потомственный дворянин Петербургской губернии Борис Викторович Савинков.