Читаем Азеф полностью

Брешковская поднялась. Когда вставала, Савинков заметил, что стара уж бабушка, пересидевшие кости подняла с трудом.

- Вы куда же сейчас, Катерина Константиновна?

- В Уфу. Там много народу. Есть и из марксистов, Ленин, Крупская. Только, ох уж не люблю, грешница, я этих механиков, не нашего поля ягоды, не нашего, говорила бабушка, надевая сибирскую мужскую шапку с наушниками.

9

Началась весна. Снега пошли таять голубыми ручьями. В апрельский голубой день уехала Вера. Савинков ходил к пристаням говорить с архангельскими рыбаками, об Архангельске, о кораблях в Норвегию. Присматривался, нет ли подходящего. Даже пил с рыбаками водку в трактире Проскурятина. Но толком рыбаки ничего не рассказали. А время шло. Ждать было трудно. Савинков без обдумыванья решил бежать в понедельник.

В широком, английском пальто, на рассвете вышел он из дому. На ходу, в утреннюю свежесть сказал: "начинается".

На вокзале с чемоданчиком прошел в купе первого класса. Как бы отвернувшись, наблюдал в дверное стекло платформу, закрываясь "Новым Временем", пока не ударил третий звонок. Из отходящего поезда Савинков высунулся. На платформе в синих рейтузах ходил спокойно жандарм. Начальник станции медленно шел в служебную.

А навстречу уже побежали ели. Окно наполнялось прелью просыпающихся лесов. Свежесть мешалась с гаревом дудящего паровоза. Савинков был похож на англичанина, ехавшего на архангельские лесопильни.

Но когда рельсы стали раздваиваться и по сторонам замигали дощатые домики, у Савинкова екнуло сердце. "Не запереться ли в клозете, из окна буду видеть всю платформу?" Поезд шипел тормозами. "Ерунда", - сказал Савинков, идя по коридору.

В буфете 1-го класса под пыльной пальмой Савинков крикнул: - Кофе и сухарей!

- Когда отходит пароход на Печеньгу? - спросил англичанин лакея, поднесшего кофе.

- На Печеньгу-с сегодня в 5.15.

- Через час?

- Так точно.

- Сколько езды до пристани?

- Минут пятьдесят.

Савинков бросил рыжий рубль и кинулся к выходу. Извозчичья кляча вскачь шла по архангельской площади.

- Да скорей же! - кричал Савинков.

У пристани был виден дымивший трубами пароход с золотой надписью над клюзом "Император Николай I-й". По сходням шли люди. В кассе, не торопясь, плавали пухлые руки барышни-кассирши.

- Скорей, барышня, пароход отходит! Руки выкинули билет, отсчитывая сдачу. За минуту до отхода, в давке, на сходнях Савинков скользнул на пароход.

"Запереться?" Савинков повернул ключ каюты. Минута длилась, как год. Низким, пронзительным гудом заревел "Император Николай I-й" и архангельские берега начали медленно отходить...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Центр партии социалистов-революционеров был у кресла Михаила Гоца. Гоц огонь и совесть партии. Худой, с вьющейся из-под шеи, добролюбовской бородой и библейскими глазами, Гоц несколько лет сидел в кресле. Кресло его возили на колесиках. Шестилетняя каторга Гоца началась избиением политических в Средне-Колымске. После избиения у Михаила Гоца появилась опухоль на оболочке спинного мозга.

Когда Савинков позвонил на женевском Бульваре Философов в квартиру Гоца, у кресла сидели: - теоретик партии с шевелюрой рыжих волос и косящим глазом В. М. Чернов, Е. К. Брешковская и светло-русый студент с экземой на приятном лице Алексей Покотилов.

Входя, Савинкову показалось, что кто-то болен. И рыжий человек, очевидно, врач.

- Батюшки! Михаил Рафаилович! вот он беглец то наш! - бросилась Брешковская и с Савинковым крепко расцеловалась. - Вот он! - тащила его к креслу Гоца.

Гоц приподнялся, с улыбкой светящихся глаз смотря на Савинкова, протянул больную сухую руку.

Рыжий широкий человек отошел, не выражая никакого восторга.

- Да, не теребите его, бабушка, дайте умыться, прийти в себя, - ласково сказал Гоц. Покотилов поправил Гоцу подушку.

Умываясь в соседней комнате, Савинков слышал, как заговорил "врач".

- Ну, прощай, Михаил, тороплюсь - говорок был рядческий, быстренький с кругленькими великорусскими интонациями.

- Да куда ж ты, Виктор, он расскажет много интересного.

- Другой раз послушаю - засмеялся быстреньким смешком рыжий человек. И тяжелыми шагами вышел в переднюю.

Чувство Савинкова было, словно, он приехал в семью. И Катерина Константиновна не каторжанка, а действительно бабушка, вынувшая из комода мохнатое полотенце.

2

Облокотясь на ручку кресла, Гоц не сводил глаз с сидевшего перед ним Савинкова.

- Ваше имя Борис Викторович? - улыбался он. - Ну, вот что, Борис Викторович, хоть все мы тут свои, о делах поговорим завтра, выберем время, а сейчас расскажите беллетристику, как бежали, как всё это удалось. Вы когда из Вологды?

- Из Вологды 3-го - начала Савинков. Но в этот момент в комнату вошел невысокий шатен, в штатском платье, худой, в пенсне.

- А, Владимир Михайлович! Знакомьтесь, товарищ только что бежал из ссылки.

- Зензинов, - сказал молодой человек.

- Савинков.

- Да рассказывайте же, Бог с вами совсем! - заторопилась Брешковская.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное