Азенкур

Невеселые смешки, раздавшиеся в ответ, Хук предпочел не заметить и перевел взгляд на вражеский строй. В передних рядах стояли пешие латники, уставив в небо железные наконечники копий. Войско и не думало трогаться с места, однако англичане ждали. Французские всадники по-прежнему выгуливали коней. Те вязли копытами в мягкой грязи, и кое-кто из рыцарей предпочел увести их на травянистые пастбища за лесами. Солнце взбиралось все выше, облака рассеивались. Королевские гонцы, посланные предложить мир, встретились с группой французов и вернулись обратно, по войску разнесся слух, что враг согласен пропустить англичан в Кале, однако затем слух опровергли.

– Если выродки не хотят биться, – заметил Том Скарлет, – то так и будут торчать там целый день.

– Нам надо мимо них пройти, Том.

– Господи, ну почему мы не смылись ночью? Можно ведь было вернуться в Гарфлёр…

– Король на это не пойдет.

– Да почему? Ему помереть, что ли, хочется?

– Ему покровительствует Бог, – ответил Хук.

Том поежился:

– Тогда чего бы Богу не послать нам приличный завтрак?

Женщины принесли то немногое, что осталось к нынешнему дню.

– Возьми половину, – сказал Хук Мелисанде, отдавшей ему овсяную лепешку.

– Нет, это тебе, – запротестовала она.

Овес уже тронула плесень, но Хук все равно съел половину и отдал остальное жене. Пива не было, вместо него Мелисанда принесла речной воды в старом кожаном бурдюке; вода отдавала гнилью.

Стоя рядом с Хуком, Мелисанда смотрела на ряды французов.

– Так много, – тихо сказала она.

– Стоят и не двигаются, – ответил Хук.

– И что будет?

– Придется нападать.

Девушка вздрогнула.

– Как по-твоему, отец тоже там?

– Конечно.

Она не ответила. Ожидание все длилось. Барабаны и трубы не смолкали, однако музыканты явно выдохлись, музыка постепенно гасла. До Хука временами долетало пение малиновок, скрытых в деревьях. Листва уже местами облетела, и голые ветви, торчащие на фоне серого неба, походили на виселицы. На мокрой пашне между замершими в ожидании армиями копошились дрозды, выискивая в земле червей. Хук вспомнил дом, и коров на дойке, и звуки оленьего гона в лесу, и короткие осенние сумерки, и огни в домах…

Внезапный шум заставил его очнуться. Король в сопровождении одного лишь знаменщика выехал вперед и теперь приближался к правому флангу, где стояли лучники. Белый конь, чувствуя ненадежность опоры, высоко поднимал копыта. Генрих снял увенчанный короной шлем, и легкий ветер взъерошил его каштановые волосы, сделав двадцативосьмилетнего короля еще более юным на вид. В нескольких шагах от первого ряда кольев Генрих остановил коня, и сентенары велели лучникам снять шлемы и преклонить колени. Король, на сей раз приняв знак почтения, дождался, пока две с половиной тысячи стрелков опускались на землю.

– Лучники Англии! – воззвал он и помедлил, увидев, что стрелки подбираются ближе, чтобы лучше слышать.

У многих на плече висел зачехленный лук и алебарда, кое-кто прихватил топор или утяжеленный свинцом молот. У большинства при себе был меч, а у некоторых из оружия оставались лишь лук и нож. Глядя на обнажившего голову короля, кто-то из лучников спешил снять шлем, другие откидывали кольчужные капюшоны.

– Лучники Англии! – повторил Генрих. Голос его дрогнул, он помолчал. Ветер шевелил гриву коня. Наконец король заговорил, голос зазвучал уверенно и чисто. – Сегодня мы сражаемся за мои притязания. Французы отказывают мне в праве на корону, дарованную Богом! Враг уверен, что может нас одолеть! Французы мечтают взять меня в плен и протащить по улицам Парижа на потеху толпе. – Лучники возмущенно зароптали, и Генрих, переждав, продолжил: – Наши враги угрожали отрубить пальцы всем англичанам, способным натянуть лук! – Ропот сделался громче и злее. Хук вспомнил суассонскую площадь, где отрубание пальцев было только началом кровавого действа. – И всем лучникам-валлийцам! – добавил король, вызвав оживление в рядах стрелков. – Враг уверен, что ему это удастся, но французы забыли Господню волю! Забыли святого Георгия и святого Эдуарда, наших защитников! И нам покровительствуют не только они! Нынче праздник святых Криспина и Криспиниана, которые вопиют об отмщении за зло, причиненное им в Суассоне.

Генрих вновь помедлил, но большинству лучников название Суассон ни о чем не говорило, и солдаты молчали, внимательно ожидая продолжения.

– Нам выпал случай отомстить французам за содеянное зло, и вы знаете не хуже меня, что сегодня мы лишь орудия в руках Бога. Он направляет ваши луки и стрелы, Он пребывает в ваших сердцах и душах. Бог сохранит нас невредимыми и уничтожит наших врагов! – Король вновь умолк, пережидая шум, и затем повысил голос: – С вашей помощью и полагаясь на вашу силу – мы победим!

На мгновение повисла тишина, затем раздались ликующие крики.

– Я предлагал врагам примирение, – продолжил Генрих. – Отдайте мне то, что принадлежит мне по праву, сказал я им, и воцарится согласие. Но их сердцам противен мир, в их душах нет милосердия. Вот почему мы пришли на это поле, где восстановится справедливость!