Азенкур

Тщетно пытаясь найти среди французов мессира де Ланфереля, Хук разглядел оружие. Мечи, копья, алебарды, боевые топоры, боевые молоты – некоторые с острым концом в виде соколиного клюва, булавы – простые и с шипами… Вновь свело живот. Прикрыв на миг глаза, Ник вознес страстную молитву к святому Криспиниану, затем наложил на цевье стрелу с широкими лезвиями и пошире уперся босыми ступнями в скользкую землю.

– Господи Исусе, – выдохнул Томас Скарлет.

– Боже, – прошептал Уилл из Дейла.

Сэр Томас Эрпингем, с развевающимися на ветру седыми волосами, выехал вперед английского войска на небольшом коне, опасливо ступавшем по липкой грязи. Позади него остался строй латников – девять сотен воинов, выстроенных в четыре шеренги. В центре стоял король, в начищенных до блеска латах и в драгоценной короне поверх боевого шлема. Сэр Томас, одетый в зеленый налатник с крестом святого Георгия, повернул коня к английскому войску и несколько мгновений помедлил.

– Не оставь меня! – вслух воззвал Хук к святому Криспиниану, отчаянно желая услышать ответ, но Криспиниан молчал.

– Целься! – вполголоса приказал Томас Эвелголд.

Хук вскинул цевье и натянул пеньковую тетиву до правого уха, чувствуя напряженную мощь согнутого древка. Он целился в коня какого-то француза, оказавшегося напротив. Впрочем, Ник понимал, что стрела может угодить в выбранную цель лишь по большому везению: окажись француз на полсотни шагов ближе, сомневаться бы не пришлось, а на предельном расстоянии будет удачей, если стрела отклонится всего на четыре-пять футов. Правая рука, держащая струну натянутой, чуть дрогнула.

Пять тысяч лучников натянули луки одновременно, наставив во врага пять тысяч стрел.

Над лесами Трамкура вихрем темного дыма взвилась стая скворцов и, прошелестев крыльями, исчезла так же внезапно, как появилась. Французы в строю опустили забрала, теперь вместо лиц Хук видел лишь безликую сталь.

– Господи, помоги, – прошептал кто-то из лучников, увидев, как сэр Томас поднимается на стременах.

Сэр Томас Эрпингем высоко подбросил зеленый жезл, и тот перевернулся в воздухе, блеснув золотым навершием на фоне пасмурного неба.

– Готовсь! – крикнул сэр Томас в нависшей над Азенкурским полем тишине. – Стреляй!

Жезл упал.

Хук отпустил тетиву.

Стрелы взмыли в небо.

* * *

Сначала зазвенела тетива: пять тысяч пеньковых струн, натянутых на ясеневые луки, зазвучали разом, словно аккорд дьявольской арфы. Затем прошелестели стрелы – как вздох ветра, скользнувшего по оперениям и стихшего, когда вихрь стрел взмыл в серое небо, будто стая скворцов. Хук, потянувшись за следующей стрелой, не мог отвести глаз от пяти тысяч стрел, которые двумя грозовыми тучами затмили небеса, на мгновение замерли в верхней точке – и неотвратимо устремились вниз.

В Пикардии настал Криспинов день.

На миг воцарилась тишина.

Затем стрелы посыпались на французский строй. Сталь грохотала по стали, как исполинский град, насланный самим дьяволом.

И тогда раздались первые вопли боли – раненый конь, в круп которого угодила стрела с широким наконечником, взвился на дыбы и рванулся вперед, вскинув в седле закованного в латы наездника. Другие кони устремились вслед, всадники взялись пришпоривать лошадей, и при виде атакующей конницы все французское войско разразилось криками:

– Монжуа Сен-Дени!

– Святой Георгий! – взревел кто-то из англичан, и вся армия подхватила клич. – Святой Георгий!

Латники, дразня французов, трубили в охотничьи рога, шум перерос в гул, звуки труб взвивались до неба.

В которое летела вторая стрела Хука.

* * *

Жильбер, мессир де Ланферель, стоял в переднем ряду французского войска – среди восьми тысяч таких же спешенных латников, которые составляли первый из трех французских полков. Гербовая накидка с изображением солнца и сокола прикрывала отполированные, но уже местами забрызганные грязью доспехи, на боку висел длинный меч, на плече – ощетинившаяся шипами булава, в руках Ланферель сжимал укороченное семифутовое копье с ясеневым древком и стальным наконечником. Голову покрывал застегнутый у подбородка кожаный капюшон, под который были подвернуты длинные волосы, поверх надетого на капюшон кольчужного наголовника с оплечьем красовался итальянский боевой шлем. Ланферель из-под поднятого забрала следил за смехотворно малой английской армией.

Французы смотрели на битву как на увеселение. Этот английский Генрих, посмевший пригнать свою жалкую армию из Нормандии в Пикардию в надежде посрамить врага и нагло протащить по Франции английские знамена, теперь оказался в ловушке. Ланферель, наблюдавший за врагом с рассвета, насчитал в рядах англичан всего тысячу латников. Число казалось таким несоразмерно малым, что Ланферель перепроверял вновь и вновь: делил строй на четверти, считал головы и умножал на четыре. И все равно каждый раз выходил тот же итог. Около тысячи латников против трех победоносных французских полков, каждый не меньше восьми тысяч воинов… Правда, у англичан были еще фланги.

Лучники.