Азенкур

Далеко за спиной Хука, где-то у поворота к английскому лагерю, раздался крик. Сеньор де Ланферель что-то сказал своим латникам, и восемнадцать из них поскакали к дороге. На ком-то красовался его герб с соколом на фоне солнца, другие были одеты в сине-зеленое, как тот француз, что захватил в плен Мэта Скарлета. Этот француз и оруженосец Ланфереля теперь остались с ним.

– Трое английских лучников, – вдруг заговорил по-английски сеньор д’Анфер, и Хук припомнил, каким образом тот выучился языку, живя в плену в ожидании выкупа. – Целых три лучника, а я-то не жалею золота своим людям, лишь бы приносили мне пальцы проклятых стрелков! – Ланферель внезапно улыбнулся, блеснув белоснежными зубами на загорелом лице. – Правда, меня то и дело норовят надуть, поэтому в Нормандии и Пикардии полно крестьян с отрубленными пальцами. Тебе известно, что она моя дочь?

– Да, – ответил Хук.

– Самая красивая из всех. У меня их девять – тех, о ком знаю, – и только одна от жены. А эту… – он взглянул на Мелисанду, все еще держащую его на прицеле, – эту я хотел охранить от мира.

– Да, – повторил Хук.

– Ей предстояло молиться за мою душу, а теперь выходит, что для спасения души мне надо заводить других дочерей.

Мелисанда что-то яростно выпалила, Ланферель только улыбнулся.

– Я отправил тебя в монастырь, – продолжал он по-английски, – потому что ты слишком хороша для крестьянина и недостаточно высокородна для знатного. Ты, правда, предпочла крестьянина, – Ланферель смерил Хука презрительным взглядом, – и яблочко сорвано, да? Но ты по-прежнему принадлежишь мне.

– Она моя! – вставил Хук.

Француз предпочел не расслышать.

– И что теперь? Отвезти тебя обратно в монастырь? – При виде арбалета, который Мелисанда при этих словах подняла на дюйм выше, Ланферель довольно ухмыльнулся. – Ты ведь не выстрелишь!

– Зато я выстрелю! – заявил Хук, понимая всю беспочвенность угрозы: достать стрелу ему точно не дадут.

– Кто твой господин? – спросил Ланферель.

– Сэр Джон Корнуолл, – гордо ответил Хук.

– Сэр Джон? – с удовольствием протянул Ланферель. – Редкий человек! Его мать, должно быть, переспала с французом. Сэр Джон! Всегда им восхищался!.. Однако вернемся к Мелисанде. Что делать с нашей послушницей?

– Я ненавидела монастырь! – выкрикнула она по-английски.

Ланферель нахмурился, словно озадаченный ее сопротивлением.

– Тебе там ничего не грозило! И твоей душе тоже.

– Не грозило? – возмутилась Мелисанда. – В Суассоне? Где насиловали и убивали всех монахинь?

– Тебя изнасиловали? – жестко спросил он.

– Меня спас Николас. – Девушка указала на Хука. – Он убил того мерзавца.

Взгляд черных глаз задержался на Хуке, затем вновь обратился к Мелисанде. В голосе Ланфереля послышалась злоба.

– Чего ты хочешь? Мужа? Чтоб было кому за тобой приглядывать? Этот сгодится? – Он кивнул на оруженосца. – Может, выйдешь за него? Он даже благородных кровей, хоть до дворян и не дорос: его мать была дочкой шорника.

Оруженосец, явно не понимавший ни слова, тупо глядел на Мелисанду. Кольчужный капюшон, надетый на нем вместо шлема, обрамлял потное, изрытое оспой лицо со сломанным в драке носом и толстыми слюнявыми губами. Мелисанда скривилась и заговорила по-французски так торопливо, что Ник почти ничего не понял. Ее слова, в которых издевка смешивалась со слезами, удивили Ланфереля.

– Она говорит, что останется с тобой, – перевел он для Хука. – Однако все зависит от меня. От того, захочу ли я оставить тебя в живых.

Хук прикинул, не броситься ли на Ланфереля с луком наперевес, чтобы роговым наконечником угодить в горло или в мякоть под подбородком и давить, пока цевье не доберется до мозга.

– Нет, – услышал он тихий голос, который явно принадлежал так давно молчавшему святому Криспиниану. – Нет, – повторил святой почти шепотом.

Хук чуть не упал на колени от благодарности. Его святой вернулся!

Ланферель смотрел на лучника с усмешкой:

– Думал на меня напасть, англичанин?

– Да, – признался Хук.

– А я бы тебя убил. Может, так и сделать? – Сеньор д’Анфер вгляделся в деревья, за густой листвой которых ждали у дороги повозки. Оттуда донеслись крики, послышался звук спускаемой тетивы. – Сколько вас здесь?

Ник хотел было солгать, но рассудил, что Ланферель так или иначе узнает правду.

– Сорок лучников.

– Латников нет?

– Нет.

Ланферель пожал плечами, словно не услыхал ничего ценного.

– И что? Возьмете Гарфлёр, а потом? Пойдете на Париж? На Руан? Не знаешь? Зато я знаю. Куда-нибудь да пойдете. Неужели ваш Генрих спустил столько денег лишь для того, чтобы захватить одну мелкую гавань? Он явно хочет большего. А когда пойдете дальше, англичанин, мы будем рядом, впереди и сзади, и вы станете гибнуть по одному, пока не останется всего горстка – и тогда мы окружим вас, как волки стадо. И моя дочь погибнет оттого, что ты не сможешь ее защитить?

– В Суассоне твою дочь спас я, а не ты.

Лицо Ланфереля исказилось яростью, кончик клинка дрогнул, однако в глазах француза мелькнула неуверенность.

– Я ее искал, – возразил он так, словно оправдывался.

– Значит, плохо искал! – бросил Хук. – А я ее нашел!