Азенкур

– Его привел Господь, – добавила Мелисанда по-английски.

– Вот как? Господь? – К Ланферелю вернулась уверенность. – Ты думаешь, англичанин, Бог на вашей стороне?

– Я знаю, что Он за нас, – твердо сказал Хук.

– А ты знаешь, как меня называют?

– Владыкой ада.

Ланферель кивнул.

– Это всего лишь имя, англичанин. Чтобы пугать невежд. Однако, несмотря на имя, после смерти я хочу попасть в рай, а для этого мне нужно, чтобы за меня возносили молитвы, служили мессы и пели псалмы. – Он кивнул на Мелисанду. – Почему бы ей за меня не молиться?

– Я молюсь, – возразила Мелисанда.

– А доходят ли до Господа ее молитвы? – продолжал Ланферель. – Она предала Бога ради тебя – таков ее выбор! Так посмотрим же, чего хочет Господь, англичанин! Подними руку.

Хук не пошевелился.

– Жить хочешь? – рявкнул Ланферель. – Подними руку! Не эту, правую!

Хук поднял правую руку, на которой кончики пальцев от постоянного трения загрубели до мозолей.

– Расцепи пальцы, – велел Ланферель и медленно коснулся мечом Никовой ладони. – Мне ничего не стоит тебя убить, да только ты понравился моей дочери, а ее желание мне дорого. Однако ее кровь тебе досталась без моего позволения, а за кровь платят кровью.

Ланферель чуть двинул кистью – сильно и точно, так что острие клинка прочертило в воздухе след длиной со стрелу и, не оставив Нику лишнего мига, чтобы убрать руку, отсекло ему мизинец. Хлынула кровь. Мелисанда закричала, по-прежнему не смея выстрелить. Боль, которой Хук не почувствовал в первый миг, тут же пронизала всю руку до плеча.

– Вот так, – с удовольствием протянул Ланферель. – Оставляю тебе те пальцы, что нужны для лука. Ради моей дочери. Но когда вас окружат волки, англичанин, мы с тобой сочтемся. Если вы победите, она останется с тобой, если нет – отправится на супружеское ложе. – Ланферель кивнул на толстогубого оруженосца. – Ложе вонючее, согласен, да и похотлив он, как кабан. Еще и храпит. Принимаешь уговор?

– Господь даст нам сил, мы победим, – ответил Ник. Руку свело болью, однако он не показывал вида.

– Послушай, что я скажу. – Ланферель склонился с седла. – Господу плевать на твоего короля, да и на моего тоже. Ты согласен на уговор? Мы бьемся за Мелисанду, да?

– Да.

– Тогда оружие на землю. И стрелы тоже! – велел Ланферель.

Хук понял: француз не хотел получить стрелу в спину. Они с Томом Скарлетом кинули луки на груду веток с поваленного дуба и отцепили холщовые мешки со стрелами.

Ланферель улыбнулся:

– Значит, договорились, англичанин! Наградой будет Мелисанда, но договор-то надо скрепить кровью, да?

– Уже скрепили, – ответил Хук, поднимая окровавленную руку.

– Играем не на кровь, а на жизнь! – Ланферель, тронув коленом жеребца, в стремительном развороте взмахнул мечом – и конец клинка рассек горло Мэта Скарлета, обагрив листву потоком алой крови.

Том закричал, Ланферель со смехом пришпорил коня и ускакал к востоку вместе с обоими подручными.

– Мэт! – Том Скарлет упал на колени рядом с близнецом, но тот уже умирал, жизнь уходила из него вместе с кровью, хлещущей из перерезанного горла.

Стук копыт затих. Крики у повозок смолкли, Мелисанда плакала.

Ник поднял луки. Французы ушли, оставалось лишь вырыть топором могилу под дубом, способную вместить двоих – Мэта Скарлета и Питера Годдингтона, навсегда оставшихся здесь, у кромки леса над морем.

Над Гарфлёром, где пушки разбивали в прах городскую стену.

* * *

Тяжелая работа не прекращалась. Лучники, и Хук в их числе, только и знали, что срубали, расщепляли и пилили стволы, а потом укрепляли досками орудийные окопы и траншеи. Новые окопы были вырыты ближе к городу, и, чтобы уберечь драгоценные пушки от защитников Гарфлёра, орудийные дула закрывали толстыми щитами. Щиты сооружали из дубовых стволов толщиной с девичью талию и ставили наклонно, тогда вражеские снаряды отскакивали от них вверх. Больше всего Хуку нравилось, что щиты делали поворотными: когда пушка наконец была готова к выстрелу, отдавался приказ – и верхний край щита лебедкой тянули вниз, тем самым поднимая нижний край и открывая черное пушечное дуло. После выстрела весь мир окутывался густым тошнотворным облаком, воняющим, как тухлые яйца, звук от ударившего в стену ядра сливался с эхом пушечного выстрела, лебедку отпускали, и щит со стуком падал обратно, ограждая от врага пушку вместе с голландскими канонирами.

Французы быстро смекнули, когда и зачем поднимают щиты, и стали приурочивать к этому залпы своих пушек и катапульт, поэтому англичане огораживали орудия бревнами и большими ивовыми корзинами, наполненными землей, и порой щит поднимали даже при незаряженной пушке, чтобы сбить противника с толку и заставить его сделать лишний выстрел, который ударит лишь в корзину или дубовое бревно. А когда пушка была готова, корзину откатывали, щит поднимали лебедками – и грохот выстрела разносился по всей запруженной долине Лезарды.