Вновь завладев подушкой, я взглянула в окно, и поёжилась от накрапывающего дождя, оставляющего мелкую россыпь прозрачных капель на стекле.
– Ну, и погодка, – залезла я под одеяло. – Даже вставать не хочется. И, нога, ещё, разнылась.
– Тебя с кровати никто не гонит. Валяйся сколько хочешь. Если что, я внизу.
Когда дверь за Маринкой закрылась, я с облегчением выдохнула, коря себя за жуткий недостаток в виде сонной болтливости. Прямо, находка для шпиона. И, главное, как с этим бороться – не понятно. Вспомнился бородатый анекдот: мужик продает рыбу на базаре. Подходит покупатель, осматривает рыбу, спрашивает:
Так, вот и с моей болтливостью. Однажды сон приснился, что я эквилибристка из итальянского цирка-шапито. Так, наутро получила нагоняй от младшей сеструхи, за то, что напугала её своим бредом на итальянском языке. И, ведь, в чём прикол – итальянского то я не знаю.
Наблюдая за ненастьем, окутавшим Долинку, снова вернулась к мыслям об Алексе. Погода вторила моему настроению, словно, сама природа плакала в унисон с моей душой, терзаемой неразделённой любовью. Серые тучи затянули весь небосвод, не оставляя шансов для солнечных лучей. Такая погода и без буйства гормонов, нагоняла на человеков грусть-тоску. И, радовала, пожалуй, только ласточек, низко пикирующих в погоне за мошкарой.
Одолеваемая серыми, как небо, депрессивными мыслями, даже всплакнула, и не заметила, как снова заснула. Проснувшись в двенадцатом часу, убедившись в том, что дождь всё ещё поливает Долинку, не спешила покидать кровать.
– Ну, ты как – соня? – села на кровать Марина.
– Бывало и лучше, – грустно ответила я, запрещая разыграться эмоциям.
– Какие планы на сегодня? Планируешь ли ты потопить корабль или, возможно, закопать в песок крутую тачку? – радостно, поддела меня подруга, намекая на события вчерашнего дня.
– Никаких больше спортивных тачек, – улыбнулась я против воли.
– Значит, продолжаем топить корабли! – весело заявила Маринка, встав с кровати. – Но, сегодня природа справиться и без нас. На озере, говорят, настоящий шторм. Такое редко бывает. Так, что сегодня дома отсидимся. Ладно. Не кисни. Вставай, переодевайся. Я тебе поесть принесла. Булочки и кофе. Мама чуть позже подымиться, осмотрит твою ногу.
– Спасибо! А, чем займёмся реально? Не хочется целый день торчать возле телевизора.
– А, торчать у телека и не получиться. Света во всей Долинке нет.
– Ну, здорово!
– И, не говори.
В то время, как я поглощала рогалик, припорошённый сахарной пудрой, и запивала его остывшим кофе, подруга пыталась вспомнить, куда положила шахматную доску. Мы успели сыграть партию шашек в ничью, когда в комнату вошла тетя Нина.
– О-о-о, я, пожалуй, пойду, – заявила Маринка. – Не хочу, вновь, увидеть этот ужас, – сморщила она лицо, и поспешила ретироваться.
– Ну, и ладно. Меньше народа – больше кислорода! – крикнула ей вслед мама.
– Ну, давай, посмотрим, что тут у тебя.
Размотав бинты, она спрыснула марлевую прокладку, которая впитала кровь, слабым раствором перекиси водорода, и принялась потихоньку отдирать её от кожи. Чем больше она открывала поверхность моей ноги, тем больше росло удивление в её глазах.
– Что-то не то? – не выдержала я.
– Да, нет. Всё то, и даже лучше. Впервые встречаю такую регенерацию.
– Это – хорошо, да?
– Это – отлично! – улыбнулась теть Нина. – Кожа встала на своё место, и уже прижилась. Есть, конечно, небольшое покраснение. Но – это ерунда. Пожалуй, даже не буду накладывать повязку. Ты сегодня дома, так что просто смажу мазью. И, к концу недели ты уже забудешь про раны.
– Ура! Мой папа всегда говорит, что на мне всё заживает как на собаке.
– Поверь, девочка моя, такой заживляемости, позавидовали бы и собаки. Нет, ну надо же, за сутки, практически, восстановился весь кожный покров. А, ещё вчера кость видно было.
Сложив не пригодившиеся бинты в аптечку, со словами «Ну, отдыхай», она вышла из комнаты. Видно ей не терпелось поделиться своим открытием с дочками, так, как, не прошло и пяти минут, как я услышала быстрые шаги на деревянной лестнице.
– Где тут наша супер-гёрл?! – первая ворвалась ко мне Маринка. – А, ты, случайно, лазером из глаз не стреляешь? – хихикнула она.
– Ну, разве, что, когда сильно разозлят, – усмехнулась я.