Азиат

— А познакомилась я с Михаилом в Москве, в воскресной школе железнодорожных рабочих, — вздохнула Лидия Ивановна. — Была счастлива. Даже первый обыск не испугал… Ты понимаешь, я всегда видела в нем себя… И это придавало мне силы.

Они сидели на диванчике. Анюта доверчиво прислонилась к Бойковой. Подумала: пусть не так они встретились с Герасимом, но она тоже себя в нем видит, и это дает ей силы. Хорошо сказала Лидия Ивановна — увидеть в любимом человеке себя! Невольно припомнились Анюте слова Чернышевского: «Любовь в том, чтобы помогать возвышению и возвышаться».

Бойкова положила на плечо Анюты руку и продолжала:

— Когда Михаила выслали в Орел, я последовала за мужем. Через два года нам удалось перебраться в Тулу. Здесь только начинала работать социал-демократическая группа. Я и муж сразу же втянулись в ее деятельность: хранили нелегальную литературу, оружейникам ее выдавали, другие поручения выполняли. Словом, жили бесстрашно, считая, что единственным, решающим и руководящим для нас есть и остается всегда требование дела…

Анюта почувствовала, как горячая рука Лидии Ивановны сильно сжала ее плечо.

— Снова последовал арест мужа, и ссылка в Бирск, — сказала она с надломом в голосе. — С двумя детьми, Галкой и Надюшкой, я поехала за ним. Потом мы перебрались в Уфу. Здесь я познакомилась с Надеждой Константиновной.

Лидия Ивановна чуточку отодвинулась от Анюты.

— Родилась Татка. И, как ни тяжело было мне с детьми, я не оставляла партийной работы. Квартира наша стала явочной. Мы встречали ссыльных товарищей, приезжавших в Уфу. Я видела столько хороших людей, готовых отдать свою жизнь за общее дело, что личное как-то сразу отступило, житейские неурядицы казались слишком ничтожными перед тем, за что боролись эти люди и должна бороться я. То были мастера революции. Мне хотелось походить на них.

Бойкова глубоко вздохнула. Ей нелегко было говорить, хотя все, как она считала, уже отошло в прошлое.

— Я стала замечать: Михаила тяготят дети и семья. Больно было сознавать это, но я собрала волю в кулак и однажды сказала: «Я не связываю твою свободу»… Короче говоря, он уехал за границу, в Женеву. Встретился там с товарищами. Возвратился в Россию. Последовал новый арест, тюрьма…

Бойкова снова смолкла. Она встала. Подошла к столику с кувшином, налила воды в стакан.

— Я не утомила своим невеселым рассказом?

— Наоборот… Боже мой, сколько же вы выстрадали!

— Выстраданное счастье, Анна Алексеевна, подлинное, оно крепче того, что легко дается и легко исчезает. Да-а, на чем я остановилась? — проговорила она, возвращаясь к рассказу о себе. — Я поехала в Москву, чтобы добиться свидания с мужем, и убедилась: арест, тюрьма, а может быть, что-то другое надломили его. Он тогда ничего не сказал, скрыл от меня, что встретил другую женщину и полюбил ее. Я возвратилась в Уфу. И не было ничего дороже того, что я делала и делаю сейчас…

Тут Лидия Ивановна почувствовала, что вот-вот расплачется, и заторопилась:

— Я пойду. Дочурки заждались и, наверное, уже потеряли меня…

Анюта не удивилась быстрому возвращению Герасима из поездки. И это показалось ему странным. Не случилось ли что-нибудь? Он заглянул ей в глаза, поцеловал в щеку, стал не спеша снимать пальто. Обычно Анюта задавала вопросы, допытывалась то об одном, то о другом — и вскоре уже знала, как он съездил. Сегодня она молчала, думала о чем-то своем, ему не известном.

Он прошел к детской кроватке. Галочка безмятежно спала, раскинув ручонки. Дочка вполне здорова. Значит, причина в другом.

— Дома все в порядке? — спросил Герасим Михайлович.

— Разве что-нибудь должно случиться? — грустно ответила Анюта.

«Действительно, глупый вопрос». Но беспокойство не оставляло Герасима.

— Анюта, — как можно мягче сказал он, — все может случиться и со мной и с товарищами по работе. У нас жизнь такая…

— Вчера была Лидия Ивановна, просила тебя, как приедешь, сразу же понаведаться к ней.

— Наверное, опять неприятные сообщения из Заграничного центра…

— Не знаю, — Анюта наклонилась над самоваром, но Герасим предупредительно отстранил ее, взял самовар и понес к столу.

Она подала еду.

— Хаустов не заходил?

— Наведывался вскоре после твоего отъезда, сказал — вечерком заглянет.

Картошка, чуть поджаренная и подсушенная на сковородке, была особенно вкусна с солеными груздями и сметаной. Герасим любил, когда похрустывали на зубах картошка и грибы, засоленные с укропом и вишневым листом. Жена была мастерица солить грибы и огурцы.

— Со мной не хочешь?

— Я недавно ела, — отозвалась Анюта, налила чашку чая, подала мужу. Она положила руку на край стола и как-то отрешенно посмотрела на Герасима.

— Анюта, — сказал Герасим, глядя на ее красивые подрагивающие пальцы, — ты что-то скрываешь от меня.

Подала голос проснувшаяся Галочка. Жена торопливо направилась к кроватке и занялась дочуркой. Герасим встал, оделся и, уже с порога, напомнил:

— Я к Лидии Ивановне…