Азиат

Анюте представлялась встреча много сложнее, а произошла так просто и естественно. Довольная всем, она повернулась к извозчику:

— Спасибо вам!

— Всегда рады-с помочь. — Он молодцевато вскочил на сиденье, лихо тронул вожжами лошадку.

Взяв коробку с баульчиком, Егор Васильевич окинул взглядом тихую улицу и захлопнул дверь.

За углом извозчика остановил мужчина в соломенной шляпе и в легких, в полоску, брючках зеленоватого цвета. Он попросил подкинуть его до Соборной площади. Пока ехали, разговорчивый пассажир уже знал, что даму с ребенком должен был встретить некий Эмбрион.

— Касаткой, говоришь, назвалась?

— Вроде бы.

— Странная фамилия!

Весело насвистывая, он соскочил с пролетки и уплатил двойную таксу извозчику.

Это был Кукурин — уфимский филер. Он довольно потер руки, дождался, когда скроется извозчик, и по привычке осмотрелся. Недолюбливал «являться по начальству», но должен был отправиться в полицейскую часть, чтоб отметить в документе свое прибытие в Саратов и пересдачу наблюдаемой из рук в руки. Так полагалось по инструкции.

Дорога до Саратова прошла спокойно. Он ехал в одном вагоне с этой Касаткой, но ничего предосудительного не заметил. Выбегал на станциях, где она выходила. Следовал за ней то в вокзальный буфет, то к водогрейке, то к стойкам, где торговали съестным. Ничто не вызывало подозрений. Молодая симпатичная дама была занята своим ребенком, да, кажется, еще и беременна.

Кукурин даже пожалел себя: куда бы лучше — не трястись в душном вагоне, а посидеть на берегу Демы или Белой в кустах ракитника, понаблюдать за поплавком, половить рыбку.

Начальник розыскного отделения выслушал молчаливо Кукурина, угрюмо взглянул на него, уточнил явку и неожиданно прищелкнул пальцем.

— Большая Горная, дом Кернер, 80. Так! — он протянул раскрытый портсигар с монограммой.

И по тому, как он прищелкнул пальцем, протянул портсигар, Кукурин понял — сведения его важны для охранки. Значит, можно будет сорвать побольше.

Начальник розыскного отделения чиркнул о коробок в подставке, стоящей на письменном столе, и довольно откинулся в кресле.

— Все? — небрежно спросил он у выжидательно стоявшего филера.

Кукурин неловко замялся.

— Издержался, ваше благородие, смею просить об одолжении.

Начальник отделения поморщился, затушил папироску, протянул Кукурину чистый лист.

— Пиши расписку.

— На сколько прикажете? — оживился филер и почти вдвое согнулся.

— На пятнадцать рублей.

— Маловато, ваше благородие.

— Тут тебе не купецкая лавка, — строго прикрикнул начальник.

— Особа-то важная. Трудненько было.

— В этом служба твоя. — Начальник отделения откашлялся, ухмыльнулся. — Казенные деньги беречь надо…

— Экономим-с, ваше благородие, экономим-с…

Кукурин присел на краешек стула, взял ручку. Он не спеша крупными буквами написал: «Получено пятнадцать целковых». И жирно вывел фамилию, скосил глаза на портрет царя, сложил на груди руки.

— Иди, голубчик, иди. Все мы верой и правдой государю служим.

Кукурин низко поклонился и мелкими шажками вышел из кабинета.

Егор Васильевич — человек осторожный. Осторожность давно стала его второй натурой. И, хотя Касатка была вся на виду, не вызывала подозрений, все равно не сразу открылся: «Надо порасспросить сначала».

Когда Анюта переступила порог, навстречу ей поспешила прислуга Егора Васильевича.

— Ну вот и дождались, — сказал Барамзин, как бы представляя Касатку. Он поставил коробку с баульчиком на диванчик у двери и снова всмотрелся в гостью.

— Анна, — представилась она.

— По батюшке-то как? — поинтересовался Егор Васильевич.

— Анна Алексеевна Мишенева.

Темные, вьющиеся волосы, выбившиеся из-под шляпки, были схвачены в пучок, скрепленный лентой. Они красиво обрамляли кругловатое лицо Мишеневой. Продолговатый нос, резко очерченные тонкие губы. Широко расставленные светло-карие лучистые глаза, лилового цвета кофта с глухим стоячим воротничком. Темная свободная юбка. Во всем Егор Васильевич улавливал что-то решительное и волевое.

— Я — Егор Васильевич, — наконец сказал Барамзин и спросил: — Герасим Михайлович мужем доводится?

— Да, — радостно отозвалась Анюта. — Вы знаете его?

Егор Васильевич согласно кивнул. Слышал от товарищей по подполью самое доброе о Мишеневе.

— Он в Женеве, — поторопилась сообщить Анюта.

Егор Васильевич пожурил молодую мамашу за излишнюю доверчивость и спросил:

— Хвостик за собой не привели, Анна Алексеевна?

— Нет, а впрочем, не знаю, — растерянно ответила Анюта.

— Его легко подцепить.

Барамзин прошел в гостиную, приподнял занавеску, оглядел улицу.

Когда женщины выкупали и накормили ребенка, Егор Васильевич попросил прислугу накрыть стол, а ей, Анюте, сказал:

— Поживете у нас… Я тем временем займусь аптекарскими товарами и лекарством. — И хитровато подмигнул, рассмеялся и окончательно расположил к себе Мишеневу. Она ответила сдержанной и спокойной улыбкой.

А за обеденным столом, Мишенева поделилась:

— Я еще занимаюсь фельдшерской практикой. Задание получила по назначению…

Она не умолчала, почему ушла из гимназии и поступила в Саратовскую фельдшерскую школу.