Возникшая после Смуты гибридная конструкция, стоявшая одной ногой в Азии, другой – в Европе, оказалась довольно шаткой. Высокая мобилизирующая способность и строгая «вертикальность» управления, несущие опоры «ордынской» модели, расшатались, но не привились и новые европейские тенденции со ставкой на рост городов, промышленность, торговлю и, шире, частную инициативу.
В семнадцатом веке Московское государство успешно действовало только там, где не сталкивалось с серьезным сопротивлением: на пустых просторах Сибири да в борьбе с разваливающейся Речью Посполитой. Всё заметнее становилось отставание России от быстро развивающихся западноевропейских стран, всё острее ощущалась потребность в выходе к торговым морям. На решение последней задачи требовались силы и ресурсы, которых не хватало.
К концу столетия всем умным людям в России стало ясно, что необходимы коренные преобразования. Нужно было выбирать между двумя путями. Для каждого из них требовалось серьезно перестроить государство: сделать его или более «азиатским», то есть лучше управляемым сверху, или более «европейским», то есть активнее развивающимся на низовом уровне.
Путь, который я очень условно называю европейским (хотя им тогда шли очень немногие европейские страны), строился на концепции, согласно которой богатство государства зависит от богатства его обитателей. Приверженцем этой логики был Василий Голицын. Об этом можно судить по сохранившимся сведениям о его программе, которая называлась «Книга, писанная о гражданском житии или о поправлении всех дел яже належат обще народу». Князь-оберегатель планировал «обогатить нищих», «дикарей превратить в людей», заменить для крестьян государственные повинности «умеренным налогом», посылать дворян для обучения за границу, создать профессиональную армию «бравых солдат» и так далее. При этом он, кажется, не собирался покушаться на национальное своеобразие русских – скажем, брить им бороды и нахлобучивать на них треуголки.
Однако в результате политической борьбы к власти в России пришла другая сила, сделавшая ставку на возвращение к прежней «ордынской» системе, хоть и с многочисленными технологическими поправками в духе времени.
Напомню, что четырьмя главными признаками такого государства являются:
1) предельная централизация и концентрация власти; все мало-мальски важные решения принимаются одной инстанцией – самим государем;
2) все подданные считаются состоящими на службе у государства, которое объявляется высшей ценностью; не государство существует ради народа, а народ ради государства;
3) фигура самодержца священна и находится выше всякой критики;
4) все законы условны, ибо они обязательны только для населения, но не для верховной власти.
Нетрудно заметить, что реформы Петра I были направлены на то, чтобы укрепить все эти четыре столпа.
Административная реорганизация правительства и регионального управления чрезвычайно усилила и упорядочила властную «вертикаль». Самодержавие восстановилось в пределах, каких Россия не видывала со времен Ивана Грозного, и более не ограничивалось ничем: ни патриаршеством, ни думой, ни тем более какими-то собраниями народных представителей.
Все сословия теперь были привязаны к исполнению государственных повинностей еще жестче, чем прежде. Дворян в принудительном порядке заставляли учиться и служить; крестьяне и посадские не только несли на себе всю налоговую тяготу, но по воле начальства должны были беспрекословно идти в солдаты, матросы или рабочие – на очередное казенное строительство.
Царь стал императором, да еще и фактическим главой церкви, которая в новой модели окончательно превратилась в департамент государства.
Бурная законотворческая деятельность ставила своей целью отнюдь не верховенство права, а лишь регламентирование сложной системы повинностей и запретов, при этом из юридической компетенции был выведен даже главный в самодержавном государстве закон о передаче власти. Отныне император и этот ключевой вопрос решал по собственному произволу.
В стране, живущей по подобным принципам, населению необязательно и даже вредно быть зажиточным, поскольку народ, все помыслы которого не сосредоточены на добывании куска хлеба, начинает слишком много о себе понимать, а это создает проблемы для власти.
Если в России и произошла европеизация, то исключительно фасадная, декоративная, а внутренняя архитектура государства, наоборот, была перепланирована на «азиатский» манер. Страна отнюдь не стала частью Европы, а лишь «отворила в нее окно». Окно – не дверь, оно существует для того, чтобы через него смотрели, а не ходили. И смотреть на Европу через окно, да еще зарешеченное (для выезда за границу требовалось разрешение), Россия будет еще долго, продолжая жить своей собственной «ордынской» жизнью.
Зададимся вопросом: велик ли был Петр Великий?