Они начались в апреле 1721 года и были непростыми. Россия, которую представляли те же Брюс с Остерманом, выставила прежние требования: отдать Прибалтику и часть Финляндии. Шведские послы ответили, что об этом не может быть и речи, поскольку со времен Аландского конгресса положение сильно переменилось. Карл XII был один против четырех монархов и враждебной Англии, а теперь в одиночестве оказалась Россия, Англия же в союзе с Швецией. В подтверждение последнего тезиса на Балтике вновь появился адмирал Норрис с тремя десятками кораблей.
Русские на всякий случай отвели свой основной флот подальше, шведам же было сказано: британцы не пришли вам на помощь в прошлом году, не придут и в этом.
Вскоре резонность этого тезиса подтвердилась. Генерал Ласси с галерной эскадрой беспрепятственно курсировал вдоль шведского берега, захватывая торговые суда и делая высадки. Так они сожгли еще пятьсот деревень, три городка и тринадцать заводов.
Давление на Швецию оказывалось и иными, дипломатическими средствами. Голштинский герцог Карл-Фридрих, вынужденный вернуться на родину, не оставил притязаний на шведский трон, и Россия сблизилась с ним, обещая содействие. Нового короля Фредерика, такого же иностранца, в Швеции не жаловали, положение его было непрочно.
Все эти факторы – ненадежность английских союзников, разорительные рейды русского флота, шаткость королевской власти, а также полное истощение людских и материальных ресурсов – вынудили Стокгольм смириться с неизбежным. Мир был подписан 30 августа 1721 года.
Все территории, которых добивался Петр, были уступлены: Ингрия, Лифляндия, Эстляндия, острова Эзель (Сааремаа), Даго (Хиума) и Карелия с Выборгом.
В обмен Россия пообещала более не поддерживать голштинского претендента, заплатить компенсацию в два миллиона ефимков (талеров) и продавать шведам ежегодно на пятьдесят тысяч рублей зерна без пошлины.
Для разоренной, голодающей Швеции денежный вопрос был очень важен. Боясь какого-нибудь надувательства со стороны русских, королевские представители присоединили к договору до комичности подробное уточнение касательно предстоящих выплат. Там, в частности, поясняется, что два миллиона – это «двадцать сот тысяч», что монета должна быть полновесной, ни в коем случае «не дробной» (еще заплатят медной мелочью!), да чтоб счет шел не на какие угодно талеры, а непременно на цвейдрительштиры, «которых три сочиняют в Лейпциге, в Берлине и в Брауншвейге два помянутых ефимка», и так далее, и так далее.
Сан не позволял Петру лично участвовать в переговорах, но все время, пока они длились, царь не мог усидеть на месте и постоянно находился неподалеку, в пределах быстрого морского сообщения. Петру, кажется, не верилось, что «долгобывшая и вредительная война» в самом деле завершается. Получив от своих уполномоченных на утверждение проект окончательного документа, он ответил: «Присланную от вас образцовую ратификацию с великим нашим удовольством и увеселением слушали, и все пункты, в том трактате содержанные и чрез ваши труды постановленные, мы всемилостивейше апробовали».
Всё получилось так, как он хотел. Про Ништадтский договор будет объявлено: «Еще Россия так честного и прибыточного мира не видала и во всех делах славы так никогда не имела» – и это правда.
Петр победил.
Цена победы, однако, была невероятно высока. Как пишет В. Ключевский: «Упадок переутомленных платежных и нравственных сил народа… едва ли окупился бы, если бы Петр завоевал не только Ингрию с Ливонией, но и всю Швецию, даже пять Швеций». Почти 300 тысяч мужиков были оторваны от работы для солдатской службы, и многие из них погибли от пуль, болезней, лишений. Еще 70 тысяч умерли на принудительных работах. Затраты на войну съедали до 90 % бюджета и, конечно же, целиком ложились на плечи народа – податное бремя постоянно возрастало и в итоге, считая косвенные налоги, увеличилось в три с половиной раза! Именно в эпоху Северной войны сформировался извечный российский парадокс, когда государство одерживает победы и возвеличивается, а населению от этого становится только хуже.
Еще тяжелее война обошлась Швеции. В 1700 году там проживали примерно миллион четыреста тысяч человек. В походах воинственного Карла сложили голову двести тысяч, то есть примерно половина молодых мужчин. Страна была разорена дотла.
В глобально-историческом смысле Северная война принципиальным образом изменила судьбу восточной и северной Европы.