Азиатская европеизация. История Российского государства. Царь Петр Алексеевич

Современный историк Н. Демидова приводит интересные статистические данные по бюрократическому сословию той эпохи. По ее сведениям, служащих было даже больше – около 7 500 человек в 1726 году, просто не все они имели чин. В России тогда приходилось по одному чиновнику примерно на три тысячи жителей – в десять раз меньше, чем, скажем, во Франции.

Служилое сословие будет неуклонно увеличиваться, но расти будет и империя. В середине XVIII столетия на государственном жаловании будет состоять уже 16,5 тысяч чиновников, а к концу монархии – четверть миллиона, но раздутая государственная машина все равно будет страдать от постоянной нехватки кадров.

Дискриминация между военной службой как наиболее почетной и гражданской как второстепенной все же сохранилась, потому что империя была в первую очередь военной и лишь потом уже чиновничьей. Поэтому человек безродный, попадая на низшую 14-ю офицерскую ступеньку (фендрик), сразу получал потомственное дворянство, а статский чиновник для этого должен был дойти до 8-го класса, что соответствовало чину майора. На армейской или флотской службе из-за частых войн можно было быстрее сделать карьеру и получить больше наград. Со временем, уже в XIX веке, статусное неравенство между военной и гражданской карьерой будет сокращаться, но до конца так и не исчезнет.

Итак, к исходу петровской эпохи в России возникает новый принцип центрального «отраслевого» управления и начинает формироваться обслуживающее его новое сословие – чиновничество.

Центр и провинции

Задача реорганизации центрального правительства оказалась сложной, но тут по крайней мере можно было использовать европейский опыт. Однако главной проблемой российских самодержцев во все времена являлось не «управление правительством», а управление гигантской страной, раскинувшейся от океана до океана. И здесь учиться было не у кого. Никакое европейское государство не имело такой территории. Конечно, у великих морских колониальных держав расстояние от столицы до колонии могло быть и больше, чем от Москвы до Якутска, но путешествие по воде не шло ни в какое сравнение с невообразимо трудным передвижением по заволжскому, уральскому и сибирскому бездорожью. Не было порядка и в сношениях с менее отдаленными областями, очень разными по степени развития, плотности населения, этническому и конфессиональному составу. Все они управлялись по-разному: некоторые непосредственно из центра, где существовало несколько региональных приказов (Малороссийский, Казанский, Сибирский, Смоленский), другие – плохо контролировавшимися наместниками-воеводами. Беда, собственно, была даже не в этом, а в том, что взаимоотношения центра с провинциями строились по очень простому принципу: центр требовал денег для казны, солдат для войны, работников и лошадей для исполнения повинностей, а провинция должна была эти требования исполнять, ничего не получая взамен. При другой государственной модели, которая позволяла бы регионам жить своим разумением, промышленность и торговля, несомненно, развивались бы динамичней, но это подорвало бы самое основу «ордынского» самодержавия. Петр и не собирался менять принцип, ему хотелось лишь, чтобы провинция поставляла центру побольше ресурсов, и побыстрее. Именно этот мотив – увеличения и упорядочения доходов казны – был в основе всех сумбурных реформ местного управления.

В момент наивысшего напряжения национальных сил, когда Карл XII двинулся из Польши на Россию, потребность в деньгах и рекрутах стала особенно острой, и Петр, невзирая на военные заботы, затеял перекройку страны на новый лад.

18 декабря 1708 появился указ – как обычно у Петра, написанный наспех и оттого невнятный – о какой-то «новой росписи городов». Россию поделили на восемь «губерний» (новое непонятное слово буквально означало «управление»): Московскую, Ингерманландскую, Киевскую, Смоленскую, Архангельскую, Казанскую, Сибирскую и Азовскую. Нагрузка по наполнению бюджета и содержанию вооруженных сил была разделена на восемь частей – что, собственно, и было основной целью затеи.