Азиатская книга

Я промычал что-то уважительное. По правдя говоря, я не понимаю Тагора, то есть не понимаю, чем он так хорош. Допускаю, что всему виной плохие переводы. Верю: бенгальская просодия настолько отличается от русской и английской, что нет никакой возможности хотя бы отдаленно передать величие оригинала. Но есть еще проза: она, хоть и тоже не всегда пригодна для экспорта в другие языки, все-таки более переводима, чем поэзия. Проза Тагора метафорична и философична, полна рассуждений о судьбах Индии, которую он именует архаичным названием Бхарат-Варш; полна афоризмов вроде «Когда утрата и приобретение сливаются воедино, это и есть истинное обладание». Сюжетная интрига в его книгах медленно, но верно стягивается, точно петля вокруг шеи главного героя или героини. Но в конце нас ждет диккенсовская разгадка: кто-то оказывается чьим-то внебрачным сыном или без вести пропавшим женихом, все складывается самым невероятным, почти водевильным, но непременно счастливым образом, и хеппи-энд всегда имеет назидательную окраску, без морали не обойтись. При этом, в отличие от Диккенса, Тагор не отличается остроумием; юмор — не его стихия, а без юмора все превращается в какой-то неудобоваримый фарш из бесконечно повторяющегося Бхарат-Варша. Впрочем, писания хиндустанского классика Мунши Премчанда понравились мне еще меньше. Что же касается утверждения о том, что Бенгалия — родина всего лучшего в индийской культуре, то надо полагать, эту сентенцию выдумал не Сандип. О том, что бенгальцы — самые творческие люди, я слышал и раньше, не то от Саурабха, не то от Прашанта. Расхожий стереотип. А стереотипам надо верить. Тагор Тагором, но ведь есть и великий роман «Шриканто» Шоротчондро Чоттопаддхая. Есть «Подходящий жених» Викрама Сета и «Теневые линии» Амитава Гоша. Есть поэзия Джибанананда Даса, прекрасная даже в переводах. Есть мои любимые фильмы Сатьяджита Рая (что может быть лучше «Трилогии Апу»?), философия Рамакришны и Вивекананды, музыка Вилаята Хана и Рави Шанкара. Все это родом из Бенгалии. Если будем живы, Санни, обязательно съездим.

А пока нас интересует необъяснимое: лес и лесная обитель, джайнский монастырь в Ранакпуре, где вместе с послушниками живут обезьяны, такие же невозмутимые, как все остальные животные в этих краях. Храмовая постройка XV столетия, архитектурное чудо, 20 куполов, 1444 резные колонны, среди которых нет двух одинаковых, 350 статуй святых. Настоятель требует, чтобы каждую из этих статуй ежедневно мыли водой и молоком. Более того, у статуи, как и у человека, есть чакры. По утрам и вечерам чакры статуй следует натирать смесью сандала и шафрана. Лишь после того, как все истуканы вымыты и натерты, послушникам разрешается приступать к медитации. Медитировали и мы. Монах пел мантру; акустика храма преображала слог «Ом» в отголосок набата. Нам наказали следить за дыханием. Вдох-выдох, вдох-выдох. Оммммммм. Казалось, за моим дыханием слежу не только я, но все триста пятьдесят святых, а заодно — Брахма, Шива, Вишну, Индра, Кали, Лакшми, Ганеша, Гаруда, Хануман, Дурга, Нараяна, Бадарайяна, Капила, Патанджали, Канада, Гаутама, Джаймини, Шанкара и Рамануджа — пантеон богов и философов Индии. Все они, прикидываясь эхом, подпевают монаху. Я слушаю этот хор и попутно вспоминаю, что веданта, чей лейтмотив — переход от множества к единству, определяет аватары как состояния души Единого; одно переходит в другое и, соединяясь, дает третье. Я теряюсь в этом лабиринте отголосков, а когда выныриваю и открываю глаза, обнаруживаю, что нахожусь уже в другом храме, где нет обезьян, зато есть крысы, целые полчища крыс. Это храм Карни Маты.