— Понятно. Я такого много видел. Помню, когда в Хьюстоне работал, к нам один богатый саудит привез жену на обследование. Подозрение на рак носоглотки. Когда подозрение подтвердилось, он ее просто бросил у нас. Упек в больницу и укатил обратно в Саудовскую. Пытались с ним связаться, все без толку. Ни ответа ни привета. Но муж твоей пациентки на саудовского принца не похож.
— А на кого он похож?
— На работягу.
Фархад не ошибся: строитель. Щуплый человек с мозолистыми руками, плоским затылком и мутно-голубыми глазами навыкате. Не знаю, как я представлял себе бывшего мужа Жахиде, но точно не так. Теперь, глядя на него, я видел и ее в новом свете. Кажется, все ее усилия — косметические процедуры, дипломы, все ее метания и прожектерство — были направлены на то, чтобы доказать себе и другим, что она из другого теста. Создана для другой жизни. Но теперь жизни осталось совсем мало. Понимает ли она это? Повторяет: «Мне страшно». Муж-строитель просит меня выйти с ним в коридор и там на ломаном английском объясняет то, что я и так знаю: они с Жахиде в разводе, к нему вот-вот приедет новая жена, которой вся эта ситуация вряд ли понравится… К тому же он много работает, у него нет возможности ухаживать за больной… вот он хотел спросить, ведь это все очень серьезно, да?.. Ну то есть не мог бы я ему сказать, сколько ей осталось?.. Просто чтобы он мог ориентироваться… Я отвечаю строго, глядя в мутно-голубые глаза: нет, я не могу ответить на его вопрос. Могу только сказать, что мы с доктором Дашти приложим все усилия к тому, чтобы его бывшая жена прожила как можно дольше. Ей нужен будет уход, тут нет двух мнений. Может быть, у нее есть другие родственники, к которым можно было бы обратиться за помощью? Он опускает голову: «Хорошо, доктор, я все понял».
Фархад вырезал метастаз, я провел курс адъювантной ЛТ. А через неделю после того, как мы выписали ее из больницы, Жахиде пришла на прием в сопровождении родных. Строитель вел ее под левую руку, а справа поддерживала пожилая женщина в хиджабе. Старшая сестра. После нашего разговора строитель связался с ней, и она прилетела из Турции, чтобы забрать Жахиде домой. Жахиде растерянно улыбается, говорит, что рада. Она прожила в Америке пятнадцать лет, а теперь возвращается в Турцию. Так лучше. Мы ведь будем на связи, правда? Я подтверждаю: конечно, будем. Во-первых, я хотел бы координировать дальнейший план лечения с ее онкологами в Турции. А во-вторых, просто получать от нее сообщения, чтобы знать, как она себя чувствует. Она обещает регулярно писать мне через вотспап.
Некоторое время я исправно получал от нее письма. Общался с ее новыми онкологами, знаю, что они провели еще несколько курсов стереотаксической радиохирургии на мозге, назначали химию второй и третьей линии и в конце концов перешли на паллиатив («comfort care»). Последнее сообщение от Жахиде датировано 22 декабря 2019 года: «У меня все хорошо, еду на праздники в Париж». Через четыре года это сообщение до сих пор хранится у меня в вотсапе, как будто время остановилось и смерти нет, а есть только бесконечные рождественские каникулы в Париже.
В тот вечер, 22 декабря 2019 года, накануне больших катаклизмов, мы с Фархадом Дашти и его женой Розой отмечали древний зороастрийский праздник Шаб-е Ялда — ночь зимнего солнцестояния. На столе — арбуз, гранат, чеснок и томик Хафиза; на Розе красное платье, символизирующее священный огонь. На Шаб-е Ялда полагается пить красное вино, есть красные фрукты и читать классическую поэзию. Считается, что в эту ночь, самую длинную в году, начинается победа света над тьмой.
Навруз
Мехди — мой друг и напарник по исследованиям. После трехлетнего перерыва я решил наконец попробовать возродить свою лабораторию. Если получится, она станет частью уже существующей большой лаборатории, которой руководит Мехди.
Мы живем рядом и проводим много времени вместе. Наши дети дружат: Соня и Элиса — одногодки, а Даша на год старше Эмилии. Они целыми днями играют впятером: четыре девочки и Джои, пес породы чивини, которого Мехди трогательно называет своим сыночком. «Пэсар бад! — ругает он Джои, когда тот рычит на прохожих или ввязывается в драку с другими собаками. И тут же оправдывает: — Просто он — немецкая овчарка в теле маленькой моськи. Инстинкт подсказывает ему, что он огромный сторожевой пес». Выговаривает: «Если будешь так себя вести, у тебя не появится подружки…» Но Джои не перевоспитать. Насколько он игрив и ласков к своим, настолько беспощаден к чужим. Рычит, лает. Соня с Дашей в нем души не чают. День-деньской гоняют с ним по двору, пока мы с Мехди пишем заявку на грант.