Азиаты

Волынский слышал, как сели на коней гайдуки в поскакали со двора Артемий поправил постель, бросил ещё одну подушку, встал у окна и стал ждать, поглядывая то и дело на часы. Было около двух, когда залаяли собаки, послышался топот конских копыт, затем донёсся недовольный женский голос: «Куда вы меня привезли, чёрт знает что!» Её внесли закутанную в шубу и посадили на кровать. Увидев Волынского, она испуганно вскрикнула и захохотала. Сбросив шубу, повисла у него на шее. Мажордом выскочил в гостиную и выгнал во двор гайдуков. А из спальни неслось:

— Ну, барин ты мой, наконец-то объявился! Надоело тебе немок безгрудых ласкать, на русскую ладушку потянуло!

— Терпеть не могу немчуру… — Последнее, что услышал Кубанец, закрывая дверь в гостиную, и пошёл спать.

И снова губернатор не выходил из дому несколько дней, а когда наконец-то появился, горожане заметили: «Лица на нём нет — всю кровушку выпила из него служба царская!» Тут и Нефёд Кудрявцев улучил момент, сунул губернатору грамоту о назначении Церен — Дондука на калмыцкий престол. Волынский подписал, вынул печать, дохнул на неё и пришлёпнул к грамоте…

На берегу Волги, у стен Кремля, моряки стирали рубахи и портки. Некоторые окунались и ныряли в воду. Губернатор послал гайдука узнать, где генерал-лейтенант Матюшкин. Гайдук подался к флагманскому кораблю и скоро вернулся с известием, что командующий Каспийской флотилией отбыл на галере по Бактемиру, на взморье. Волынский подумал: «Матюшкин зря на Бирючью косу не поплывёт — видно дела заставили». После обеда губернатор принимал обывателей у себя во дворе, в казённом доме в двумя кабинета ми и приёмной. Здесь было удобнее брать всяческие подарки и подаяния. Кубанец только успевал выносить из кабинета Волынского кошёлки да сумки. А на другой день утром появился в заливе фрегат трёхмачтовый, на котором Фёдор Соймонов в апреле повёз Аврамова и князя Мещерского ратифицировать договор. Паруса на фрегате убрали, и людей на пристани не было: судя по всему, корабль пришвартовался давно. Но где же дипломаты, или хотя бы князь Мещерский? Консул Аврамов, возможно, в Реште остался, а этот непременно должен вернуться. Волынский спустился на пристань, поднялся по трапу корабля. Матросы, завидев губернатора, кинулись в каюты к офицерам. Князь Борис Мещерский в это время лежал в гамаке, когда Волынский вошёл, он даже не встал.

— Встань, унтер-лейтенант, да доложи с положенной чёткостью, что там у тебя произошло в Персии?! — закричал Волынский, ткнув в бок офицера тросточкой.

— А ничего не произошло, — с вызовом отозвался Мещерский, хорошо помня о своём высоком титуле. — Слишком много взяли на себя, господин губернатор: Тахмасиб вовсе не стал говорить о дополнительных расходах на русское войско!

— Ты не кипятись, князь. Кипятку во мне побольше, чем у тебя, давай в остылом состоянии поговорим. Передал ли ты Тахмасибу моё послание?

— Всё делалось, как и условились. Письмо я передал Измаил-беку, и его просил, чтобы замолвил слово в нашу пользу. Но этот длинношеий индюк голову вытянул и отвернулся. Потом всё же взял свиток и уехал в резиденцию — сообщить Тахмасибу о моём приезде. Не знаю, о чём там он с шахом беседовал, но когда я отправился в шахскую резиденцию, на меня персияне с ружьями напали, едва отбился. Измаил-бек потом сказал мне: «Ребята мои шутили с тобой, князь!». Хороши шутки! А что касается Тахмасиба, то он не стал о денежных делах говорить.

— Ну, князь, да тебя же государь к позорному столбу поставит или в крепость заточит за невыполнение царскою поручения! Какой-нибудь чёрный арап — и тот бы лучше твоего с делом справился! — глаза Волынского налились кровью от гнева. Мещерский тоже озлобился, вскочил:

— Убирайся к чёрту! — выговорил с достоинством. — Я от государя в Персиду ездил, перед государем и ответ буду держать. Не хватало ещё, чтобы какой-то провинциальный губернатор собак на меня вешал!

— Пока ещё не повесил, но повешу! — пообещал Волынский и с дикой матерщиной удалился с корабля.

Вернувшись на подворье, Волынский приказал арестовать князя Мещерского, вымазать ему сажен лицо, чтобы на арапа походил, затем посадить на перекладину, на которой обычно пороли солдат, подвесить к ногам две пудовые гири и привязать двух живых собак! Всё это было выполнено в течение часа: князь Мещерский не успел и сообразить, что к чему. И люди, сбежавшиеся к месту позорного наказания, долго смеялись, прежде чем поняли, какой пытке подверг губернатор царского посланника, ездившего в Персию. Генерал-лейтенант Матюшкин узнал об издевательствах над князем Мещерским, когда он, покусанный собаками, кричал и требовал ссадить его с «кобылы». Прибежав к месту расправы, Матюшкин бросился на губернатора, а казаки разогнали гайдуков и ссадили князя. Волынский, рассверепевший до безумия, пригрозил командиру Каспийской флотилии:

— Ну, погоди у меня, генерал-лейтенант! Так-то ты дружбу нашу блюдёшь! Я-то считал тебя лучшим другом… Предатель ты, каких свет не видывал!