Азия на халяву (Азиатская часть СССР, 1986-97 гг)

Поселок этот, как и Санкт-Петербург, построен на болоте. Но если в Петербурге об этом сейчас трудно догадаться, то в Ургале трясина напоминает о себе на каждом шагу. На улицах, ступеньках лестниц, на полу роскошного, как принято на БАМе, вокзала - всюду зияют большие и маленькие воронки, образующиеся при таянии мерзлоты и проседании жидкой почвы. Над поросшими морошкой и багульником скверами вьется гнус. Естественный ландшафт еще не задушен в таких молодых поселках. Пройдет время, и залитый асфальтом Ургал будет неотличим от других скучных городов. Разве что кое-где на окраинах останутся обломанные кустики рододендрона и чахлые стебли голубики - подобно тому, как в аэропорту Красноводска на покрытом красной, потрескавшейся глиной "газоне" между четырьмя табличками "по газону не ходить" торчит крошечная серая солянка, память о ныне застроенных скалах и плато над Каспием, где когда-то гудели копыта сайгачьих стад и леопарды крались за степными баранами.

До следующего поезда в Тынду оставались сутки. Вместе с новым знакомым, монтером пути Пашей, мы нашли в депо попутный тепловоз и весело покатили через пологий хребет Турана в Февральск. Близость Чегдомына - "военной столицы БАМа" - ощущалась в горах колючей проволоки по сторонам дороги, грубых танковых просеках сквозь молодые березняки и в разболтанных рельсах. В локомотивном депо Февральска у меня единственный раз за весь маршрут потребовали документы. Я очень не люблю предъявлять документы, особенно с тех пор, как в 1989 году в Азербайджане меня чуть не убили из-за того, что фотография в паспорте была затемнена и на ней я был похож на армянина. Но не будем о грустном. Мы сидим в уютной кабине тепловоза, аккуратно причесанная тайга бежит навстречу, и пришло время травить байки.

- Тайменя, паря, не ловят, - задумчиво произносит Паша, ковыряя в зубах обглоданной рыбьей косточкой, - на тайменя охотятся. Ловят ленка.

Ленок значился в моей программе ихтиологических исследований вслед за тайменем и хариусом, и я навострил уши. Услышанный текст привожу дословно как представляющий лингвистический интерес (ненормативная лексика обозначена многоточиями).

- Прошлую весну по...ли мы с мужиками за ленком. Забурились на мотоциклах в тайгу, переехали,..., реку, на...ли до... ленков, а как ...ая водка кончилась, по...ли обратно. Сунулись в реку - ...! Вода, ..., поднялась, на ...ом мотоцикле ... проедешь. Бросили мотоциклы, бросили на... этих ...ных ленков, еле перебрались вброд, и, как ..., пошли пешком. Взяли мужиков с вездходом, по...ли обратно. Как переезжали эту ...ую речку, пошел дождь. Пока, ..., грузили всю ...

в кузов, ...ая вода еще поднялась, как .... Стали, ..., переезжать ...! Сидим, ..., как ..., ждем, ..., когда вода спадет. Бюксы (бабы прим. авт.) наши дома плачут, копилку пасут (на фене - ... ... - прим. авт.) ...! ...! Три дня, ..., ..., там, как ...! Всех ... ленков , ..., съели, ..., в ...! Злые все, ..., как ..., матерятся, ..., через слово, как шпана ...ая, туды их в ...! Отощали, ..., как ..., бичи, ..., ..., в ...! Домой когда вернулись, ..., уже не ..., ..., ...

в ..., на ..., ... ..., ..., ...; ... - ..., ...! Короче, ... в натуре, туды-сюды! ...!

Паша грустно замолчал. Поезд шел по Амуро-Зейской низменности - семь часов полностью соженной тайги. Только к вечеру стали появляться нормальные лиственницы, и на закате мы доползли до Зейского водохранилища - огромной лужи среди бесконечно просторной равнины. Алое небо отражалось в многочисленных заливах среди черных мохнатых берегов.

- Как-то в апреле, - начал рассказ машинист тепловоза, - летели мы с Михалычем из Тынды в Москву через Иркутск. И была у Михалыча белка, вернее, бельчонок, только что пойманный - детишкам подарок. Грызла эта белка все подряд - даже прутья клетки. Михалыч ее в рукавицу посадил и во внутренний карман пальто запихнул. Как в Иркутске приземлились, смотрим тепло, солнце, снег весь сошел.

Пошли мы прогуляться, а пальто в самолете оставили. Сидим в аэропорту в буфете, пьем кофе, и вдруг по радио объявляют:

- Пассажиры рейса 137, везущие белку, СРОЧНО пройдите к самолету!

Мы прошли. Белка, конечно, рукавицу прогрызла и носится по салону туда-сюда. И не поймаешь - ведь дикая совсем. Наконец забежала она в кабину, нырнула под пол - и нету. Пилот люк в полу открыл и говорит:

- Ловите. Пока не поймаете, не полечу.

Спустились мы вниз - ёоо! Там коридорчик низкий, пройти только на четвереньках можно, и аппаратура с двух сторон - все гудит, щелкает, ящики какие-то, проводов море, и всюду надписи: высокое напряжение! Ползаем взад-вперед, белки не видать, а пилот сверху кричит:

- Учтите, час простоя самолета - тысяча двести рублей!

И тут смотрю, Михалыч что-то шепчет. Прислушался сквозь гул, а он белку зовет:

"Люся, Люся!" Люсей он ее часом раньше прозвал. Так мне смешно стало сижу и хохочу. Пилот орет, Михалыч матерится, а я не могу остановиться - и все!