Азиль

Акеми впивается ногтями в его спину, закусывает губы. Рене двигается быстро и жёстко, его руки словно тисками охватывают её тело — не вырваться, да она и не хочет, не пытается. Только и может, что льнуть ближе и задыхаться от глубоких резких толчков внутрь. Как удары, как поединок, в котором ей не победить. Ледяные струи разбиваются о кожу, но ни на малость не могут пригасить жадный жар, бушующий в крови. Акеми кажется — она слышит, как вода шипит и рвётся вверх струйками пара, едва соприкоснувшись с её кожей: настолько ей сейчас жарко, и остро, и невыносимо. Крик рвётся наружу, и невозможно уже сдерживаться; Акеми ощущает во рту вкус железа и соли — прокусила губу — и больше не может. Кричит в голос, выгибаясь в сильных руках, чувствуя себя заполненной до самого краешка; критическая масса, взрыв, опустошение. Холодная вода заливает её запрокинутое лицо, Акеми захлёбывается, кашляет… и обмякает на плече любовника. Рене удерживает её на весу одной рукой, другой звонко шлёпает по ягодице и усмехается:

— Оглушила. Понравилось?

Она пытается что-то ответить, но голос пропал, и всё, что получается — сдавленный писк. Рене бережно ставит её перед собой, выключает душ и опирается выпрямленными руками о стену.

— Вот и замечательно. Тебе напомнить, как мне сделать хорошо?

Акеми неуместно краснеет и послушно опускается на колени, скользя ладонями по его напряжённым бёдрам. Не сказать, чтобы девушке очень нравилось это делать, но ни ей, ни Клермону не нужна её беременность. Об этом они договорились ещё в первую ночь.

Вкус Рене — чуть солоноватый, мускусный, с прохладным привкусом воды и самой Акеми. Она осторожно, будто приноравливаясь, обхватывает губами самую головку, выпускает её изо рта, проводит кончиком языка по щели, снова трогает губами и берёт глубже, стараясь расслабить горло. Пальцы Рене вплетаются в её мокрые волосы, чуть тянут, задавая нужный ритм. Акеми подчиняется бездумно, без единой мысли в голове.

— Умница… — хрипло выдыхает Рене через пару минут. — Полотенце возьми.

Акеми сидит на корточках в углу душевой, обняв себя за плечи. Ей холодно, ноги подкашиваются. Ей и невероятно хорошо, и необъяснимо пусто. И так некстати память подсовывает воспоминание: худенький высокий подросток в растянутом свитере греет руки об чашку водорослевого супа. Зубы выстукивают дробь, с мокрой чёлки шлёпаются в суп капли, пальцы с обкусанными ногтями поворачивают чашку то одним боком, то другим. Мальчишка зло зыркает в сторону палубы, где вся команда потешается над его полётом за борт. Акеми смотрит на его красный от холода нос, снимает с себя штормовку и накрывает тощие плечи. И ловит полный молчаливой благодарности взгляд и тёплую, удивительно белозубую улыбку.

Девушка встряхивает головой, воспоминание гаснет. Она тянется за полотенцем, прячет в него лицо. Вздыхает.

— Эй, — окликает её заглянувший Рене. — Я завтрак делаю. Ты чего, Акеми?

— Я поступаю неправильно, — монотонно отвечает она.

— В смысле? Секс?

— Нет. Я за Жиля волнуюсь.

— А.

Рене задвигает дверь в душевую и удаляется на кухню. Акеми сушит волосы полотенцем, одевается и присоединяется к нему. Пока Рене колдует над яичницей с травами, девушка ходит по кухне, переставляет с места на место то стакан, то мисочку с сахаром.

— Он мой друг, пойми. Я чувствую свою ответственность… и его обиду. Он же никому не доверяет так, как мне. И он не нужен никому в этом городе.

Рене невозмутимо раскладывает еду по тарелкам, ставит их на стол, делает приглашающий жест. И когда Акеми занимает своё место за столом, начинает спокойно говорить:

— Давай будем реалистами. Ты — взрослый человек, свободная женщина. Он — подросток на пороге взросления. Год-другой — обзаведётся подружкой. Ну… если повезёт, с его-то лицом. Так вот. Ты не можешь постоянно быть ему нянькой. Позволь себе тоже жить, Акеми. Ты ему ничего не должна. И он тебе. Обида, говоришь? На что? На то, что ты ушла со мной? Это был твой выбор, и мальчик обязан его уважать. Если он тебе и вправду друг, а не просто мечтал с тобой потерять девственность. Кстати, его выбором было бегство. Кто кого бросил, а?

— Умеешь же ты запутать, — с укоризной бросает Акеми и принимается за еду.

— Не злись.

Он подсаживается ближе, берёт левую ладонь Акеми и дышит теплом в самый её центр.

— Эй, не прячься. Я вижу, что тебе нелегко. Слишком серьёзные перемены, всё так быстро… Я тебя защищу и сделаю так, чтобы твоя жизнь стала лучше. Ты мне нужна. Я с тобой честен. Веришь?

Акеми коротко кивает. Проводит пальцем по толстому широкому браслету на запястье Рене и спрашивает:

— А это из чего?

— Кожа животных.

— Ты когда-нибудь снимаешь эту штуку?

— Нет.

Что-то в его тоне заставляет Акеми задать ещё один вопрос:

— А что это?

Рене смотрит на неё долгим, испытывающим взглядом. Улыбается — но от этой улыбки появляется тягостное предчувствие.

— Я покажу. Только обещай доверять мне и не пугаться.