Азимут бегства

— На днях я был в Сикстинской капелле, — вспоминает Габриаль. — На потолке изображена история Иудеи. Как можно нарисовать двадцати вековую историю на каком-то паршивом потолке? Мне стало грустно, но я кое-что понял насчет истории. Либо ты находишься вне ее, или забираешься внутрь и медленно проползаешь ее из конца в конец.

— Ради этого стоит умереть?

— Липучке никто не дал выбрать.

— Да, никто.

— Ты знаешь, когда я сказал «да» — я имею в виду Колорадо, — то я сделал это только потому, что хотел что-то изменить. Я больше узнал о Канторе, я научил этого мальчика забираться на скалы, за мной охотился священник, и когда все это закончится, то, может быть, я расквитаюсь за смерть.

— Ты знаешь, как я отношусь к возможностям.

— Я даже знаю, как ты относишься к шестидесяти пяти возможностям.

— К шестидесяти шести, — поправляет Иония.

— Кажется, тебе очень нравится эта девочка.

— Тебе верно кажется. — Иония на мгновение замолкает. — Я слышал, что этот Исосселес вовсе не священник.

— На Ямайке есть притча об одном человеке, который хочет изменить свою жизнь, вырваться. Так вот говорят, что у каждого человека есть враги, но невозможно перебить их всех.

— Перебить их всех?

— Так сказано в притче.

— Да, но что это может означать?

— Не знаю, мне просто нравится, как это звучит, вот и все.

— Ты хорошо спишь по ночам? — спрашивает Иония. Это их старый обычай, и сейчас Иония чувствует, как у него перехватывает горло.

— Ты когда-нибудь видел, чтобы я хорошо спал по ночам?

Но Иония долго не отвечает, и после паузы Габриаль продолжает:

— Не знаю, после того вечера в Сикстинской капелле во мне что-то развязалось. Я не могу пока этого объяснить, но я чувствую, что что-то должно наконец произойти.

— Хорошее или плохое?

— Хорошее или плохое, — буднично отвечает Габриаль.

— Пообещай мне одну вещь, Габриаль.

— Хорошо.

— Пообещай мне, что, когда все это кончится, мы с тобой поедем в Вайоминг, заберемся на Чертову Башню, устроим там пикник и будем веселиться всю ночь.

— Как в последний раз.

— Да, как в последний раз.

— Обещаю, — говорит Габриаль.

— Кристиана хочет тебе еще что-то сказать.

— Мы скоро увидимся, Иония.

— Да, мы скоро увидимся.

Габриаль сминает в пепельнице сигарету и закуривает новую, пока Иония передает трубку.

— Эй, Габриаль, ты не передашь от меня кое-что Койоту?

— Все что угодно.

— Передай ему, что Русский дает добро.

— Он знает, о чем ты говоришь?

— Да, он знает, — отвечает она. — Скажи ему, что Русский, хотя это уже не важно, просит у него прощения за необдуманное действие, он был как в горячке, ему казалось, что на плечи ему давит груз истории.

— Не он один так думает.

Она замолкает еще на несколько мгновений, потом продолжает:

— Я знаю, дорогой.

Она опять некоторое время молчит.

— Еще он желает вам удачи.

— Передай ему нашу благодарность.

— Не могу, — отвечает Кристиана.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что выхожу из игры.

— Ты меня потеряла.

— Знаю, Габриаль, я сделала это сознательно, но прошу тебя, расскажи об этом Койоту, от него ты когда-нибудь, может быть, узнаешь всю историю.

— Хорошо.

— И попроси его оставить для меня танец. Он обещал.

61

Падре Исосселес бросает прощальный взгляд на забывшегося в тяжелом сне отца Малахию Килли и закрывает дверь его комнаты. В коридоре никого нет, но даже если бы там были люди, они вряд ли обратили бы внимание на позднего посетителя — Ватикан работает круглосуточно, слуги Господа никогда не спят.

Информация, предоставленная его сетью, была исключительно ценной. Сумка Килли, как и договаривались, оказалась в шкафу, а внутри нее Исосселес нашел маленькую карту подземелий Ватикана, на ней была отмечена и малозаметная дверь — тремя чертами и тремя прямыми углами — в дальней части подземных коммуникаций, откуда должны появиться Койот, Анхель и все прочие, если они, конечно, вообще появятся. Исосселес сделал несколько фотокопий карты, и пленка теперь была надежно спрятана в потайном кармане брюк, который он пришил в свое время к изнанке специально для таких целей.

Рядом с пленкой лежал и пластиковый пакет, завернутый в другой пластиковый пакет, а в нем находилась тряпочка, смоченная летучим нервно-паралитическим средством. Это вещество углубляет сон, он только что убедился в этом, приложив тряпочку ко рту святого отца Килли. Средство действует так быстро, что человек не успевает проснуться от запаха. Токсин быстро распределяется в организме, пульс становится реже, как и дыхание, заглушаются нервные центры, управляющие сознанием. Действие проходит через два часа, оставляя после себя благодатную эйфорию, которая радует жертву еще несколько часов. То был жест великодушия со стороны Исосселеса, который не желал все же прослыть полным чудовищем. К тому же отец Килли был нужен ему живым, ибо только он мог помочь нескольким чудакам проникнуть через маленькую потайную дверь, обозначенную на карте крошечной литерой X.

62