Азимут бегства

Габриаль отпускает запястье своей жертвы. Двое снова садятся.

— Я и что? — спрашивает один из них.

Габриаль поднимает пьяного с пола и усаживает на место. Парень потирает запястье.

— Я и я — это означает меня и вас, всех нас вместе.

— Ага.

— Вам нравится мой говор? — спрашивает он, уже отвернувшись и проходя мимо.

Иония встает навстречу Габриалю. Они сердечно обнимаются.

— Спасибо, что пришел.

— Ты позвал, и я пришел.

В баре стало как будто свободнее. Все посетители съежились, немного уйдя в себя. Для пришедших нашлись свободные стулья.

— Все — это Липучка, а Липучка — это все и каждый, — представляет чернокожего Габриаль.

— Очень приятно познакомиться, — улыбается Липучка.

— Вас так и зовут — Липучка? — недоуменно спрашивает Койот.

— Нет, меня зовут Августин Джейкоб Фрэнсис Монтгомери. Августином меня назвали в честь блаженного Августина, Джейкобом звали брата моего отца, мать была без ума от имени Фрэнсис, а Монтгомери — это моя фамилия, происходит от имени знаменитой английской семьи танкистов. Но меня с детства издевательски называют Липучкой, потому что бабушка часто говорила, что «к моим костям мясо не липнет».

Иония приглашает его сесть и предлагает выпить. Липучка живет по назарейскому уставу и не прикасается алкоголю, но несколько секунд смотрит на предложенный ему стул, смотрит пристально, словно читает книгу, прежде чем наконец усаживается на него.

Он живет в Теллуриде, играет в джаз-банде и обучает лыжников в лыжной школе, но Теллурид — это такая забытая Богом дыра, упрятанная в густых лесах, что большую часть времени он возится с детьми, рассказывая им об иудейском льве и таская их по горам.

— Походничаем. — Сам он называет это так, объединяя этим словом и лыжи, и восхождения, и пешие прогулки, хотя вести людей вверх — это не то же самое, что вести их вниз, а проникать внутрь — это не то же самое, что выходить наружу. Так Липучка относится и к лыжам. Чем труднее спуск, тем лучше он его преодолевает. Для него катание на лыжах — способ проникнуть в души, и этому он тоже иногда учит. Его доброта и терпение по отношению к детям почти легендарны. Но Липучка приехал с Ямайки, он раста, и его жизненный путь не всегда совпадает с жизненным путем большинства других людей. Врагов у него немного, но когда он не поет, не катается на лыжах и не учит, люди немного побаиваются его и имеют для этого все основания.

20

Сколько времени он спал? Во всяком случае, не больше четырех часов. Желтовато-красный свет уже начал заполнять темные углы. Крошечная комнатушка в маленьком домишке в самом конце длинной улицы. Двор упирается в стену из сосен, позади дома — стена гор. Две спальни, кухня и большой круглый стол. Сквозь короткий коридор видна половина гостиной, поделенной на квадраты острыми углами света и тени, немного пыли. Длинная кушетка, раскладывающаяся в кровать. Но Койот ленится и спит на ней поперек. Спит в рубашке и брюках, узел галстука ослаблен, шляпа прикрывает глаза, ноги скрещены в щиколотках. Бросаются в глаза руки, аккуратно сложенные на груди, и черные шелковые носки.

Вторая половина гостиной превращена в кабинет с массивными деревянными книжными полками. Иония, растянувшись в огромном кресле, рассеянно смотрит на балки, поддерживающие потолок. В камине горел огонь, но он давно потух, и на пепле не видно ни единой искорки.

Маленького стола вполне достаточно для того, чтобы положить на него ноги и стопку книг — семь копий «И Цзин», комментарии на китайском, английском, арабском, еврейском. Есть здесь и редкая санскритская книга, трактующая календарь как карту мира. Идея этого сочинения, однако, темна. Шестьдесят четыре папки, каждая из которых набита записями и рисунками. Одна папка у него на коленях, открыта. Он читает: гексаграмма тринадцать — общность, Цзи-йен над Ли, отец и вторая дочь, помни, что Ли — это рвущееся вверх пламя. Вильгельм утверждает, что это помогает преодолеть великую воду — единство помогает пересечь ее, таков его перевод с китайского. Дай по десять футов на каждую линию. Пять сплошных, одна прерывистая — пятеро мужчин, одна женщина. Один мужчина не найден — фотограф, хотя Иония не уверен, что это правильный выбор. В любой таксономии, где временная структура основана на нефиксированной переменной… и так далее, и тому подобное. В каждой папке почти по пятьдесят страниц, фиксация всей жизни.

Из спальни выходит Кристиана, на ней старый халат, он так ей велик, что приходится на запястьях закатывать рукава. Распущенные волосы свисают почти до пояса, глаза еще блуждают в потустороннем сонном мире. Она встает в коридоре на одну ногу и начинает потирать пальцами босую подошву до тех пор, пока не находит нужную точку. Пятка прижата к колену, стопа выгнута дугой. Тридцать секунд давления, голова ее проясняется, и Кристиана идет принимать душ.