Азимут бегства

— Ватикана?

— Не каждый священник посвящен в это дело, если ты спрашиваешь об этом. Есть заинтересованная группа избранных в другой группе избранных. Но я хочу сказать тебе, что иногда не столь уж важно, что является правдой, а что — нет. Важны лишь конечные точки. Черное и белое. Так вот Пена вся окрашена в серый цвет.

Анхель задумывается.

— Вы действительно в это верите?

— Я? — спрашивает Амо. — Я верю всему.

3

С севера надвигается весенний дождь, неся с собой холодный свет, заполняющий старое кафе. Странные угловатые силуэты теней. Воздух густой и спертый, слишком спертый для этого времени года. Официантка приносит кофе. Каблучки выстукивают звонкую дробь по холодным плитам пола. Анхель смотрит ей вслед, красивые ноги, но это будет потом и не здесь. В зале десять столиков. В углу — стойка бара, похожая на паровой каток, подпирающий угол. На полке старый жестяной приемник. Последние спортивные события в фермерской лиге. Называют команды — «Штерны» или «Сильверы». Люди слушают, слушают только потому, что за игры платят по сто пятьдесят наличными, а забить гол означает почти то же самое, что получить «грин-карту». У менеджеров лиги какие-то темные делишки с иммиграционной службой, во всяком случае, этих связей достаточно, чтобы все игроки лиги в рот не брали спиртного. Сидящие в зале люди слушают, потому что в лиге играют их кузены или племянники или друзья, и это часть здешней страны, где судьба, добрая или злая, забредает такой широкой сетью, что всегда знаешь, когда нырнуть, чтобы не попасться.

Серебряно-седые волосы Пены повязаны совершенно фантастическим шарфом. Шарф похож на цветовой пятнистый психологический тест для слабоумных или на размокшую в море репродукцию Гогена. Взгляд устремлен к горизонту. Острые углы обрамляют жесткое морщинистое лицо, кожа туго натянута на костях, как брезент на стойках тента. Она была очень красива, когда ей было двадцать, тридцать, сорок, — но это было так давно, что теперь невозможно сказать, сколько лет ей сейчас. Она сидит напротив, рукава закатаны, локти упираются в стол. Те, кто не знаком с ней, могут подумать, что на ее запястье татуирован номер. Но на самом деле этой трагедии она сумела избежать.

В открытое окно тянет сквозняком. Официантка тянется к окну, закрывает его, и в это время краска на раме трескается. На ней образуется борозда шириной в детскую бровь. Анхель смотрит на проходящую мимо официантку.

— Меня зовут Пена, — церемонно представляется старуха.

— Анхель.

— Это настоящее имя?

— Трудно сказать.

Она сидит неподвижно. Он никогда не встречал людей, способных на такую неподвижность.

— Тебя так назвал Амо?

Анхель утвердительно кивает.

— Это он может. — Она прищуривает глаза и подается к нему, словно он вдруг резко отдалился, превратившись в смутный силуэт. — Это хорошее имя, оно тебе подходит. Можно я кое о чем тебя спрошу?

Он терпеливо, благожелательно смотрит на нее, с радостью ожидая загадки и тайны. Проходит некоторое время, и он снова кивает.

— Ты бродяга? Это город бродяг. Индейцы, мексиканцы, художники. Целая нелегальная история.

— У меня было несколько моментов.

В дальнейшие пояснения он не пускается.

— Нелегкое это дело — перевалить через горы зимой.

— Очень нелегкое.

— Со временем бродяжничество уничтожает любопытство, — говорит она, помолчав. — Думаю, лучше, когда у тебя есть цель. Я-то хорошо это знаю, у каждого человека есть цель и предназначение. Я верю, твердо верю, что каждый человек приходит в мир со способностью делать что-то, пусть даже мелочь, но он умеет делать ее лучше, чем кто бы то ни было другой. Именно это я вижу, когда смотрю на людей.

— Должно быть, это очень тяжелая работа. Может быть, вам стоит бросить это занятие.

К его великому удивлению, в ответ она смеется. Самое поразительное — как она смеется и что получается из ее смеха. Разве это не странно, что все, что ты думал о человеке, вдруг рассыпается от его смеха.

— Конечно, ты прав, — говорит она. И только теперь до него доходит, что она обладает опаснейшим свойством. Пена умеет нравиться.

Свет за окном и в зале странно и неожиданно меняется. Такое бывает только в пустыне, и для этого явления есть особое слово в древнем языке навахо. Пена знает это слово, а Анхель — нет, и вообще пройдет несколько месяцев, прежде чем он обвыкнется настолько, что перестанет просто скользить взглядом по событиям. Он начнет осматриваться и спрашивать, а она будет улыбаться и отвечать: «Да, для этого есть особое слово». Но сейчас перемена почти неуловима, пожалуй, стало чуть темнее; черты ее лица приобретают странную мраморность. Пена в эту минуту похожа на статую католической святой.