Азов

– Девки Калаш-паши тебе не дали. Коней всем пораздали, а тебя, храброго атамана, обделили… Донские атаманы эко заварили дело: купцами будут, а ты, Матьяш, как был без всякого богатства да без славы, так и останешься. Иди-ка лучше на Украину… Султан этого дела не оставит: пришлет корабли и войско несметное. А Татаринову не простит государь убийства посла. Припомнят ему в Москве и убийство воеводы Карамышева. Уйди-ка на Украину! Спасай свою душу!

Хмельная голова Петро Матьяша совсем вскружилась.

– А, бисово отродье! – вскипел Матьяш. – Я, мабуть, родился без сорочки, та без штанив и помру!

А Чириков свое:

– Уйди!.. Великий государь пожалует тебя наградой щедрой: деньгами, сукном, чаркой золотой! Ты самым ближним станешь у царя!..

Эти наущения Чирикова случайно подслушал Панько Стороженко.

– Ге-ге!.. – позвал он Петро Вернигору. – Иди до мене! Тут крепость продають да славу сажей мажуть!.. Гей!.. Казаки! Сюды стрибайте! Черта в пирьях поймав!..

Петро Матьяш швырнул на землю шапку и пошел к столу, где сидел атаман Татаринов. Остановившись перед атаманом, он надменно расхохотался:

– Живемо мы добре, атамане, горе у людей не позычаем! По твоему указу девку мою продали в Персию?

– Продали по приговору войска и атаманов! – хмурясь, сказал Татаринов.

– А може, то мини и не по нраву пришлось! Я ж жинки не маю. Я ж такий голий, аж ребра у меня свитятьця! Коней мини не дали! Жинки мини не дали! Сла­вы мини не мае! За вище ж я воював оцю поганюку-каменюку? За вище ж мини така от вас доля?

– Да почто ты, Матьяш, слова недобрые молвишь? Опасной пошел ты дорогой.

– А дила у нас не буде з вами!.. Отдай-ка мини половину Азова.

– Не дело ты завел, Матьяш, – серьезно сказал Татаринов. – Так у нас дружбу не крепят, а службу так не служат! Ты радость омрачаешь нашу… Попутал тебя нечистый.

– А я требую: отдайте мини половину города, половину свинца да пороху! А то я зараз все вийско Запорижске подниму да перебью кого надо будет.

Панько Стороженко и Петро Вернигора стояли тут же сзади Матьяша. И запорожские казаки собрались сзади него. Панько спросил:

– А яку тоби половину дать? Оту або оцю? Оту, що до рички иде, альбо оцю, що в степь веде?

– Оту, що до Дона веде! – ломаясь, ответил раскрасневшийся Матьяш.

– Берить его, хлопци, за ноги да за руки, – крикнул Стороженко, – та понесем Петро до его половины!

Запорожцы схватили Матьяша, понесли с шумом на Приречную стену и оттуда сбросили в реку.

– Ото будет, хлопци, его половина! – сказали обозленные казаки. – Нехай вин выкарабкается альбо плыве к турецкому султану в гости!

Казаки лихо плясали. Нечаев и Серапион лежали пьяные под возом.

– В Москве одни кресты да церкви, – сказал, обнимая Серапиона, Нечаев.

– Да что в Москве, – хрипло отозвался Серапион, – в Казани да в Астрахани церквей не меньше. Того добра повсюду много, а правды нет нигде! Мы голые с тобой, как бубен!

– Зато остры, как бритва, – сказал Нечаев. – Нам хоть грамоту чернить, хоть вино из бочки пить, хоть печати ставить – рука набита.

– Расскажи, Григорий, про попов московских, охота слушать. Я по Москве тоскую.

– А что сказать? Трещит в башке, словно скребут там кошки! Э, вот припомнил, брат Серапион! Бывало, на Москве попы на трапезу сойдутся, – такая канитель пойдет…

Серапион подхватил:

– Верти волосья длинные… Занятно! Говори!

– Все в рясах черных. В клобуках… А посредине стол под белой скатертью, подвязанной внизу, как конский хвост. Свет через сводчатые окна в хоромы льется… О гос­поди, и пили же! Отец Наседка напивался до потери риз. Вина, братец Серапион, бывало всякого и лилось несчитанно. Свечи горят!.. От пива болит спина, а от меда – голова.

Серапион задумчиво подсказал Гришке:

– Свет через сводчатые окна в хоромы льется… Занятно! Дальше говори!

– Свечи горят… – загнусил Нечаев. – Отец Наседка – еле можаху, и братия вся – еле можаху… Вина – море разливанное. Еды какой хочешь… А в Посольском меня дожидаются. Эх, на Москве бывало, Серапион, житье!..

– А не сбежать ли нам в Москву? – мечтательно спросил Серапион.

– Там казнят. Нам-то придется уже помирать в степях иль в крепости!

Кто-то вдруг крикнул со стены:

– Дьяка атаман кличет! Где дьяк?

– Гей! Дьяка к столу атаманскому! С чернилами, с бумагой дьяка ведите!

– Не нас ли ищут, брат Серапион? – еле поднимаясь и пошатываясь, спросил Нечаев.

– Кого ж еще? Ой, пьяны ж мы!.. Пойдем…

Атаман Старой в присутствии московского дворянина Степана Чирикова и царского гонца, боярского сына Ивана Рязанцева, опрашивал бежавших из турецких крепостей донских и запорожских казаков. Стол атамана окружала огромная толпа. Старой спросил босого волосатого казака:

– Что слышал ты и что видел в Тамани-крепости?.. Дьяк, запиши!

– Там турки живут в смятении и в страхе. Боятся нападения.

– Пойди попей, поешь! – сказал Старой бежавшему из Тамани.

Дьяк с трудом записал слова казака. Подошел другой, бежавший из крепости Темрюк, горбатый седой старик.

– Что слышал и что видел ты в Темрюке-крепости? – спросил его Старой.

– Турки живут в ужасе, смятении, – подтвердил и тот. – Бежать турки собрались! Прихода ждут вашего…