Азовский гамбит

— Ну, Федор Никитич, сам напросился. Было у отца вашего пятеро сыновей, не считая девок. И трое из них в ссылке умерло. Как именно не знаю, но осталось ровно двое. Ты и Иван Никитич, который Земским приказом заведовал и в том, что бунт случился, прямо виноват.

— Али не знаешь, что мы с ним не в ладах?

— Может и так, а может вы предо мной комедию ломали. Но как ни крути, кровь-то родная! Это первое. Мишка твой ни в чем не виноват, так что казнить не стану. Но могу ведь и наградить. Скажем воеводством в Сибири. А что, чем Тобольск худ? Долго ли он там со своими недугами протянет? Это второе.

— И крестника своего не пожалеешь? — ахнул Романов, на мгновение став из главы русской церкви просто дедом и отцом.

— А ты бы пожалел?!

— Прокляну! Завтра же с амвона тебя и род твой!

— Это только если доживешь!

— Не посмеешь! — не слишком уверенно заявил патриарх. — Даже Иоанн Мучитель на такое не решился бы.

— Да неужели, а Филипп Колычев, наверное, от старости преставился?!

Ответом мне было долгое молчание, после чего Филарет глухо спросил.

— Что ты хочешь?

— Какая разница, чего я хочу? Важно то, что для государства требуется. Руси без православия не жить, это верно. Но ведь и православию без России не быть. Кто кроме нас есть? Фанариоты лукавые, что многажды хуже турок? Или литвинские магнаты, давно в душе ставшие униатами? Нет, только мы остались.

— Давно ли ты сам греческую веру воспринял?

— Что не похож на вас? — грустно усмехнулся я. — Почти десять лет царствую, а никого не казнил без вины, не предал, не разорил ради собственного удовольствия. Так что ли? Вы на меня малым делом с кулаками в думе не кинулись, а я никоторого не велел медведями затравить. Даже сейчас, грожу тебе, а ты мне не веришь, что злодействовать стану. А ведь ты, Владыка, как ни крути, изменник! Спрашиваешь, чего я хочу? На самом деле, немного.

— И чего же?

— Простых вещей. Помощи. Поддержки. Преданности.

— А взамен хочешь церковь по миру пустить? И желаешь, что бы я, патриарх русский, тебя поддержал? Да в уме ли ты?! В свое время, великий государь Иван Васильевич третий, также хотел земли монастырские под свою руку прибрать, да только с годами одумался и не стал творить пагубы сей!

— Есть и иной путь. Вотчин церковных не трону. Налогами только обложу и велю даточных людей давать в войско. Твоих родных тоже за ради их прежней верной службы пощажу. Ни земель, ни иных богатств отнимать не стану. Напротив, дело поручу легкое, и коли опять не опростоволосятся, так и опалу сниму. Ты же, как хочешь. Или монастырь себе сам выбери, или вовсе в мир вернись. Тебя ведь против твоей воли постригли? А я на твое место найду человека духом свободного и помыслами великого. Такого чтобы не только про сегодняшний день думал, но и про грядущее мыслить мог. О том, что вокруг делается. Что надобно не за мошну держаться, а народ просвещать. Книги печатать. Дома каменные строить. Веру Христову в самые дальние уголки нести. В Сибирь, на Кавказ и иные места…

— Да бывают ли такие?

— Один точно есть. Во Франции. Княжеского рода, кардинал тамошний и первый министр короля. С врагами воюет, аристократов к ногтю прижал, ремеслам покровительствует. А у нас, даже не знаю. Я прежде думал, что ты таков… Все, уходи. Достал ты меня!

— Не боишься живым отпустить?

— Нет, — отмахнулся я, прикидывая про себя, добился ли на этот момент Ришелье хотя бы половины того, что я описал.

— Что ты за человек? — вздохнул патриарх. — Только что мне и роду моему погибелью угрожал, а затем яко змий искуситель дорогу к раю на земле расписывать начал.

— Уж каков есть. Решай, Федор Никитич, кто ты боярин спесивый, как твои сородичи или муж государственный? Будешь со мной или против меня, а то, может, отойдешь в сторону…

— Подумать мне надо.

— Полезное занятие. Я всегда так делаю.

[1] Цидулка — письмо (устар.)

[2] Кат — палач.

[3] Гермоген — патриарх Московский и всея Руси, замученый поляками во время Смуты.

[4] Авраамий Палицын — келарь Троице-Сергиевой лавры.

Глава 8

Хотя отделка Теремного дворца не была завершена до сих пор, он выгодно отличался от прочих строений Кремля, предназначенных для проживания царской семьи. Высокие потолки, большие стрельчатые окна и просторные помещения. Стены, правда, еще не расписаны, но, по крайней мере, на них нет этих ужасных аляповатых рисунков, как в прочих палатах с их низкими сводами и маленькими оконцами, почти не пропускающими света из-за толстых мутных стекол.

Ну, ничего, этим можно будет заняться позже, а теперь есть более важные дела! — подумала про себя Анхелика и любезно, но теряя при этом достоинства, кивнула просителю.

— Так я могу надеяться, моя добрая госпожа? — заискивающе улыбнулся тот, не переставая сжимать дрожащими руками тощий кошель.

— Конечно, герр…

— Шнайдер.

— Да-да, я сегодня же поговорю с его величеством о вашем деле и нисколько не сомневаюсь в положительном решении!

— Тысяча благодарностей, — начал рассыпаться тот в любезностях, одновременно при этом пятясь, — одно лишь ваше благорасположение вызывает во мне…