– Да ты сегодня просто полон сюрпризов. Ладно, рассказывай.
– Если позволите, не здесь.
Оказавшись снаружи, после смрада и духоты мрачного пыточного подвала, я с удовольствием втянул ноздрями свежий воздух. В какой-то момент даже чуть не закружилась голова, и я остановился на крыльце, опершись на резные перильца. Сзади послышались шаги.
– Вы помните этого человека, государь? – спросил Корнилий.
– Рожа вроде знакомая, – отозвался я, оглянувшись на чернобородого худого мужика.
– Батюшка, – грохнулся тот на колени. – Нешто ты не признаешь вернейшего своего холопа, увечным ставшего на твоей службе?! Живота ради твоей царской милости не жалевшего…
– Кто таков?! – строго прервал я столь некстати раскрывшийся фонтан красноречия.
– Семен я, стрелец бывший Стремянного полка…
– Ты вора Телятевского нашел, а вместе с ним венец царский?
– Я, кормилец!
– Помню. Здесь как оказался?
– Слово и дело за мной государево!
– Ишь как. Ну, рассказывай.
– Слушаю, царь батюшка! Только… что рассказывать-то?
– Не понял?!
– Ваше величество, – поспешил вмешаться Михальский. – Если позволите, я поведаю все что удалось выяснить у этого человека.
– Все страньше и страньше. Ну ладно, поведай.
– Во время бунта этот человек пристал к разбойникам, грабивших сначала Замоскворечье, а потом добравшихся и до центра столицы и даже пытавшихся ворваться в Китай-город.
– Ничего себе!
– Помилуй, государь! – завыл чернобородый, стуча головой по дощатому настилу.
– Будучи, несмотря на свое увечье, воинским человеком он выдвинулся среди прочих воров и даже стал подручным атамана Харламова и собственными ушами слышал, как тот получал письма от некоего дьяка из Серпухова.
– Слышал, – подтвердил Семен.
– Более того, отправлял тому ответные послания.
– И это было!
– И кто же это? – холодея от бешенства, спросил я.
– Имен не называлось, но…Разве в Серпухове было много дьяков?
– Ты хочешь, сказать, что это…
– Я не знаю, ваше величество, кто был это изменник, но совершенно точно уверен, что Грамотин приказал казнить этого стрельца, едва услышав название города.
– А вот это, уже серьезно!
Варшава встретила посольство Рюмина неприветливо. В столицу Речи Посполитой со всех сторон съезжались делегаты на предстоящий сейм. С каждым следовала немалая свита из слуг и домочадцев. Следом за ними потянулись прочие шляхтичи, одни состоятельные, а иные по большей части нищие, но от того не менее воинственные и гонористые. И всем этим людям вне зависимости от происхождения и количества денег требовалось где-то разместиться, отчего цены на сдаваемое жилье разом взлетели до небес.
Все корчмы, трактиры и прочие места оказались переполнены этой публикой. На кухнях, где с утра до вечера суетились повара, все время жарились, пеклись и варились свиные и телячьи туши, множество птицы от домашних пулярок и каплунов до диких фазанов и перепелок. А также различные пироги с мясом, кислой капустой, грибами и еще бог весть с чем, а к ним в придачу, чтобы ясновельможные паны, не приведи господь, не подавились, разливанное море пива, различных вин, но более всего водки.
И все это каждый день съедалось и выпивалось, а на следующий начиналось сызнова.
– А еще говорят, что это москали пьяницы, – криво усмехнулся Рюмин, наблюдая из своего угла за непрекращающимся кутежом и прислушиваясь к разговорам разгоряченных посетителей.
В отличие от прочих членов посольства, Клим при прогулках по городу всегда переодевался в немецкое платье и оттого не слишком бросался в глаза и теперь мог без помех наблюдать за местными жителями, что и делал в последние несколько ней, пока дожидался аудиенции у короля.
– А я говорю вам, – надрывался дородный пан с пышными усами на лице и изрядной лысиной на голове, – что нам никак нельзя идти на мир с басурманами!
– Браво, пан Адам! – горячо поддержали его собутыльники.
– И уж подавно нам не следует отказываться от Дунайских княжеств, а также выплачивать султану Осману контрибуцию!
– Так, пан Криницкий! Пусть их холера заберет!
– И как бы ни хотел этого наш добрый король Сигизмунд, мы не позволим заключить ему столь похабный мир!
– Недозволям! – дружно вскинули кубки шляхтичи и немедля осушили их.
Пока они были заняты пьянкой и политическими речами, в общий зал зашел молодой человек в богатом жупане и при сабле, что явно указывало на его благородное происхождение, но выглядел он при этом совсем не заносчиво, а скорее даже скромно.
– Вы позволите присесть рядом с вами? – вежливо спросил он у Рюмина.
– Извольте, – любезно ответил ему дьяк.
– Благодарю, вас, ясновельможный пан. Говоря по совести, я ужасно хочу есть, а все харчевни в Варшаве переполнены.
– Присаживайтесь, мой друг, места хватит, да к тому же готовят здесь недурно. Вы, верно, приехали на сейм?
– Да. Меня зовут Ян Корбут, и я депутат от Литвы.
– Карл Рюмме, к вашим услугам.
– Весьма рад знакомству.
– Что ваша милость желает? – подскочил к новому и судя по внешнему виду денежному клиенту слуга.
– Жаркого, пирогов и пива.
– Может быть водки? У нас есть очень хорошая, Гданьская…
– Нет, благодарю.