Азовское море и река Рожайка (рассказы о детях)

Четыре кусмана хлеба и тарелку борща, как ни в чем не бывало, съел он, возгордился явным успехом в первом раунде, а дядя Ваня погрустнел, но не сдался:

— Молоко наливай.

Тетя Зина налила молоко в кружку не до синей линии (у них на всей посуде были синие линии по краю), Славка проглотил его уверенно и, жадно посматривая на хлеб, сказал:

— Наливайте еще!

Если бы он ел борщ без хлеба, может быть, и выиграл бы. Но куски-то они режут — во! Раз-два и полбуханки. Ну и что, что теплый, тает во рту — кишки-то он все равно занимает. Вот этого и не учел Славка.

Глотнул он из третьей кружки пару раз и вдруг почувствовал, что весь его хлеб, борщ и молоко назад возвращаются.

— Ой! Не могу! — крикнул он и так страшно вылупил глаза, что все, кто был рядом (даже Белок — тети Зинина кошка и корова ее Буренка, подсматривающая за ними из сарая, только что подоенная) крикнули в один голос:

— В туалет, Слава! Мяу! Мяу! Молодец!

И он кинулся в туалет. А там узкая тропка, и злой Рекс — глаза таращит и р-рычит, как дикий зверь: «Не пропущу!»

Славка, шатаясь туда-сюда, на тропку узкую попасть не может и чует — все, нет сил больше удержать в животе ни хлеб, ни борщ, ни молоко, ни тети Верин компот — вот еще что помешало ему одержать чистую победу: он час назад две кружки компота выпил после моря. Остановился Славка перед р-рычащим Рексом, повернулся, пошел назад, шатаясь, — крепко опьянел он от такой обжираловки.

— Слава, Слава! — кричат ему все, а он ничего не слышит, ничего не видит: только кружка с недопитым молоком маячит перед глазами и Рекс фырчит за спиной.

Встал. Куда деваться.

— Ой! — схватился он за рот, но тут тетя Зина очень даже вовремя крикнула:

— К Рексу! К Рексу! Не бойся!

А ему уже бояться нечего. Он развернулся, подбежал к здоровенной овчарке и прямо перед ее будкой вылил всю свою победу, не чистую, правда.

И сразу стало хорошо. Приятно задрожали кишки, просветлело в голове, прояснилось в глазах. Он вздохнул и увидел прямо перед собой Рекса: тот смотрел на него добрым взглядом умной овчарки. Сначала Славка не понял, в чем дело, почему собака смотрит на него так по-доброму. Ему было не до этого. Он хотел одержать победу — чистую.

— Налейте еще кружку! — подошел он, шатаясь, к столу.

— Да ты что, господь с тобой! — остановила его бабушка.

А Рекс, не долго думая, подчистил все за ним и, вот что удивительно, с тех пор он перестал рычать на гостя — признал его. Славка спокойно ходил мимо него, подавал ему в старой миске пищу, теребил его за холку. Рекс мотал тяжелым хвостом и с благодарностью смотрел на него.

На следующий день и Шарик подобрел к нему, вот что было странным в той истории.

Шелковица

Шелковица — дерево тутовое, или просто тут. Но это не значит, что шелковицы растут там и тут. На Славкином Жилпоселке они не вырастут. Нежное это дерево, тепло любит, солнце, яркие краски. Зачем ему это все нужно? Очень просто!

Корни шелковицы впитывают теплые соки южной земли, чтобы сочной созрела ягода. Ее листья глотают лучи жаркого солнца, чтобы сладкой созрела ягода. Могучую крону пронизывают синие краски неба дневного, фиолетовые — вечернего, черные яркими метками — ночного, жгуче бардовые — позднего заката, нежно румяные — раннего восхода. Шуршит листва под южным ленивым ветром, фотографирует, запоминает краски земли, неба и далеких звезд, чтобы передать богатства мира плодам шелковицы…

Если, конечно, просто сорвать плод шелковицы, ягодку с небольшую клубнику и такой же клубничной формы, только вкуса медового, приторного и терпкого одновременно, и съесть ее, то можно толком и не понять, зачем шелковице нужны все цвета радуги, причем — самые яркие.

Сестра Люда, дочь тети Зины, рассказала Славке о шелковице, когда плоды ее стали только-только наливаться розовостью. Росли шелковицы вперемежку с каштанами в парке дома отдыха, вдоль дорожек, у летнего кинотеатра, на игровой площадке и вокруг асфальтированного круга танцплощадки. Тереть это медленное розовение было трудно. Несколько раз Славка срывал шелковинку, крепкую, как камешек, надкусывал — безвкусная какая-то ягода, ватная. Он грустно сплевывал и садился у теннисного стола в ожидании своей очереди.

Как-то утром Колька с Генкой сказали ему:

— Вечером шелковицы облопаемся.

— А почему вечером? — спросил Славка, удивляясь: неужто за день может дозреть шелковица, в доме отдыха еще совсем незрелая?

— Помещичий сторож по субботам в город уезжает, — с сознанием дела сказал Колька.

— Какой сторож? Почему помещичий? — Славка ничего не понимал.

— Обыкновенный. Дед Иван. Ему лет сто. Он у помещика Полякова мальчишкой пастухом был, потом — сторожем. После революции помещик сбежал. В его усадьбе склад сделали и водокачку. А дед Иван там так и остался сторожить. Ему хоть революция, хоть война. Сторожи, говорит, должны добро сторожить. Живет он прямо в водокачке.

— А рядом с ней — вот такая шелковица стоит. Ранняя! — вступил в разговор Генка. — Я вчера проходил мимо, созрела. Цвет хуже крови, аж чернеет.