азведка боем

С писателями это бывает. Равно как и со всеми другими. Потому-то и гонорар он получит по почте, хотя я мог бы заплатить и сразу, наличными, такие деньги при мне были. Но наличные… не факт, что он бы донёс их до дома. Душа меры не знает. А почтовый перевод даёт шанс, а главное, снимает с меня ответственность.

Рассказ из потока конкурсных выудила Ольга. Мицкевичус был в большом почёте лет пятнадцать назад, последнее время писал мало, но вот, прислал.

Рассказ по меркам Мицкевичуса средненький, но — пусть будет, решила Ольга. И я, памятуя о «Песчаном боге», повести Мицкевичуса, которую прочитал в пятом классе и которую помню почти дословно, вызвался встретиться с Анатолием Петровичем. Всё равно, мол, буду в Москве. Вдруг да и одарит нас произведением уровня бога. Или даже лучше.

Вдруг. Но вряд ли. Мне не понравился вид Мицкевичюса. И не в водке причина. Тут дела сердечные. Но лезть с непрошенными советами… Хотя к Андропову же я полез. И до сих пор жив. А почему промолчал сейчас? Да потому, что Мицкевичус прекрасно знает, что нездоров. Но мер не принимает. Мне о том сказали знающие люди из писательского цеха.

Вернувшись в номер, я переоделся. Режиссер фильма настаивал на классическом сером костюме, но я выбрал смокинг. Представление, так представление. Так, в смокинге, я и спустился к поджидавшей у входа «Волге».

Игра с «Каиссой» будет проходить во Дворце Железнодорожников, что на Комсомольской площади. Я уже там играл в семьдесят третьем, на чемпионате СССР.

За десять минут мы доехали до места. Внутри опять уют и тепло.

Поговорил с творцами «Каиссы». С корреспондентами газет и телевидения. С директором Дворца Железнодорожников. В буфете меня ждала тарелка с бутербродом, чёрная икра. И тут, значит, помнят. Приятно.

Режиссер при виде смокинга скривился, но смирился. Другого Чижика для вас, товарищ режиссер, у меня нет. Гример попудрил мне лицо и поправил прическу. И в пять вечера я вышел на сцену. На сцене шахматный стол и два кресла. Мне играть чёрными.

Зал переполнен. За декорацию — большая демонстрационная доска.

Бурные аплодисменты. Я кланяюсь и усаживаюсь за столик. Поправляю фигуры — это, скорее, ритуал, стоят фигуры ровно.

Оператор, тезка Михаил, делает ход за программу. Е четыре, конечно.

Я готовился. Посмотрел партии, сыгранные программой с читателями «Комсомолки» в семьдесят втором, и на прошлогоднем первенстве мира среди шахматных программ в Стокгольме. Играла программа сильно. Нет, это не гроссмейстер, даже не мастер, но на спортивный разряд тянет. Отлично видит мелкую тактику на два-три хода вперед. У программистов принято считать в полуходах, плиях. Е четыре — это один плий. Я ответил це пять — это второй плий. Программа сходила конем на эф три, третий плий. Я — конь це шесть, четвертый плий. «Каисса» пешкой на це три — пятый плий. Я пешкой на дэ пять — шестой плий. Белые побили пешкой е четыре на дэ пять — это седьмой плий. Или седьмой полуход. А так, по-человечески, четвертый. Это максимум, на что способна программа пока — считать на семь полуходов. Впрочем, дебют она не считает, дебютная книжка заложена в программу. Несколько тысяч ходов — во всех направлениях. На каждое — от трех до шести человеческих хода. В плиях звучит дольше. Если воспроизвести на бумаге, получится брошюрка в десять страничек. Самое лучшее, что знает теория.

Машины, конечно, на сцене нет. Она большая, занимает целый зал. Тезка Михаил связывается с операторами по телефону. Он, телефон, здесь же, на столике, со стороны Михаила. Договорились, что машина за час сделает тридцать ходов. Мне отведен час на всю партию. Чтобы зрители не утомились.

А зрители в зале — мечта. Понимающие. Любящие шахматы. Таких зрителей поискать. Ну, устроим зрителям представление на славу.

Нас снимают и киношники, и телевидение. Каждый на свою камеру. Им нужен свет, и мощные прожекторы заливают сцену. «Каиссе» всё равно, она далеко отсюда, в машинном зале Института Проблем Управления. Мне, собственно, тоже всё равно. Даже приятно: после утренней прогулки я никак не могу согреться. А свет, он ведь одновременно и тепло. Лампы накаливания — как печка.

Играть я старался красиво, для публики. Пожертвовал пешку, затем коня, и программа пожадничала, взяла. Взамен я получил матовую атаку через восемь ходов, шестнадцать плиев. Так далеко «Каисса» не видела, и потому ничто не мешало мне претворять планы в жизнь.

Пока машина считала варианты, я думал о другом. В смысле — о другом матче. О матче на звание чемпиона мира. Ну да, мое дело сторона. Мое дело — отобраться на следующий цикл. Но не факт, что чемпион определится в этом цикле. Во всяком случае, за доской. Похоже, да я почти уверен, что Карпова лишат возможности сыграть с Фишером. Под предлогом защиты его, Карпова, интересов.