Азы

— Вы временно возглавите отдел по разработке — общей схемы нового «аза». Николай Иванович будет осуществлять связь с Институтом синтеза белка, а я добьюсь новых ассигнований.

— Только не суйте мне в отдел эту Маргарину Помадовну, — сказал Зима.

Я понял, кого он имеет в виду.

— Как вам не стыдно? Она старейший, преданный делу работник. Её называют совестью коллектива, а вы так…

— Ну и добейтесь для неё соответствующей должности. Замруководителя по совести, что ли… Где-нибудь в канцелярии она окажется на своём месте.

Он был неисправим.

«Демонстрация нового „аза“ — „аза-16“, созданного лабораторией профессора А. С. Михайлова совместно с Институтом синтеза белка, проходила в сессионном зале Академии наук, так как никакой другой зал не вместил бы всех желающих присутствовать при таком событии. Профессор А. С. Михайлов под приветственные возгласы друзей взошёл на кафедру и стал рассказывать об истории изобретения. Два лаборанта принесли клетку, задёрнутую шторками. Профессор нажал кнопку, и шторки раздвинулись. В клетке находился зверёк, напоминающий лабораторную мышь, но его шкурка была совершенно иного цвета.

— „Аз Один Вэ“, — произнёс А. С. Михайлов. — Орган обоняния, смонтированный в этом живом организме, позволяет зверьку не только улавливать и предельно точно анализировать малейшие запахи, но и воспринимать иные колебания, иные волны. С помощью своего органа он может, например, сигнализировать космонавтам о возникновении трещин в обшивке корабля ещё тогда, когда никакой иной прибор не способен этого сделать.

На демонстрационном экране вспыхнули колонки цифр, описывающие характеристики зверька и его удивительного органа обоняния.

Но вдруг со своего места поднялся академик Т. Б. Кваснин. Его лицо пылало негодованием. Он поднял над головой, как оружие, увесистый том „Жизни животных“.

— Ваше изобретение похоже на анекдот, профессор, — сказал академик Т. Б. Кваснин. — Знаете, что вы изобрели и как назывались когда-то ваши „азы“»?

(Из газеты «Передовая наука» — органа Академии наук).

Газета «Передовая наука» и на этот раз, как всегда, сумела точно и лаконично передать обстановку в зале. Она забыла только указать, что там присутствовало много журналистов — корреспондентов центральных и зарубежных газет, явно кем-то приглашённых. Каждое движение моего друга Аскольда Михайлова тотчас запечатлевалось на плёнку. А он вёл себя так, будто открывал новую эру в науке, стеснялся этой своей значительности, но ничего не мог с ней поделать.

И когда академик Кваснин обрушил на него свой сарказм и возмущение, он не дрогнул. Склонил набок голову, внимательно слушал академика, а тот продолжал:

— Подумать только, зверёк, видите ли, сигнализирует космонавтам о возникновении трещин в обшивке! А он не может _предсказать_ катастрофу? Именно так невежды говорили о его предках, покидающих морские корабли задолго до того, как они шли на дно. Вы просто воспользовались тем, что теперь на нашей планете остались только лабораторные белые мыши, у которых нюх слабо развит. Вы, очевидно, полагали, что никто не помнит об их предках — серых мышах, так называемых «полёвках»? Так вот, вы изобрели, сконструировали, синтезировали серую мышь-«полёвку»! И это обошлось государству в два миллиарда рублей!

Хохот, раздавшийся в зале, можно было сравнить разве что с рёвом Ниагарского водопада или стартующей ракеты устаревшей конструкции. Нервное напряжение разрядилось. Академики хохотали, как дети, размазывая слёзы по щекам. Не смеялись только некоторые далёкие от науки журналисты, не понимающие анекдотичности случившегося.