Ори подняла глаза, увидела меня и приглашающе махнула рукой.
Она резервировала помещение для семьи из пяти человек, обсуждая спальное место на диване, кроватку для ребенка и раскладушку, с разными вариантами стоимости.
Максин, уборщица, пришла и ушла, с очень малыми доказательствами своей эффективности.
Все, что она сделала, насколько я могла видеть, это протерла несколько поверхностей, оставив следы масла для мебели, на которых собиралась пыль. Покрывало больничной кровати Ори теперь было замусорено газетами, вырезками и старыми журналами, вместе с таинственной коллекцией купонов и рекламных объявлений, которые аккумулируются на краю стола везде. Мусорная корзинка у кровати уже была переполнена. Ори машинально сортировала и выбрасывала, не переставая говорить. Она покончила с бизнесом и убрала телефон в сторону, обмахиваясь большим конвертом.
— Ох, Кинси. Что за день. Я чувствую, что у меня что-то начинается. Только Господь знает, что. У всех, с кем я говорила, грипп. У меня все кругом болит, а голова вот-вот взорвется.
— Очень жаль. Энн дома?
— Она проверяет комнаты. Каждый раз, когда у нас новая горничная, мы должны проверить и перепроверить, чтобы убедиться, что все сделано правильно. Конечно, как только она научится, она уходит, и нужно начинать все сначала. О, что у вас с рукой? Разбили окно?
Я посмотрела на свои костяшки, пытаясь придумать что-нибудь убедительное.
Не думаю, чтобы меня наняли, чтобы нокаутировать жену местного доктора. Нехорошо, и мне самой теперь было стыдно, что потеряла контроль над собой. К счастью, мои болячки представляли только мимолетный интерес, и до того, как я смогла ответить, Ори уже вернулась к своим.
Она почесала руку.
— У меня сыпь, — сказала она, заинтригованная. — Видите маленькие бугорки? Чешется. Это сведет меня с ума. Я никогда не слышала о таком гриппе, но что еще это может быть?
Она протянула руку. Я посмотрела, но ничего не увидела, кроме следов, которые она оставила, когда чесалась. Ори относилась к тем женщинам, которые в любой момент могут произнести длинный монолог о своем кишечнике, должно быть, думая, что это может кого-то очаровать. Как могла Энн выжить в этой атмосфере медицинского нарциссизма, было за пределами моего понимания.
Я посмотрела на часы.
— Ой, я лучше пойду наверх.
— Нет, я вас не отпущу. Вы посидите здесь и поговорите со мной. Когда Ройса нет и мой артрит разыгрался, не знаю, куда делись мои манеры. У нас никогда не было возможности узнать друг друга получше.
Она похлопала по краю кровати, как будто я была счастливым щенком, которому наконец разрешили забраться на мебель.
— Я бы рада, Ори, но знаете, я должна…
— О, нет, не должны. Уже после пяти часов и даже не время ужина. Почему вам надо бежать в этот час?
Мой мозг был пустым и чистым. Я молча уставилась на нее, неспособная придумать правдоподобную причину. У меня был приятель, по имени Лео, у которого развилась фобия по поводу старушек, после того, как одна из них завернула в бумагу какашку и положила в его мешок на Хэллоуин. Ему было двенадцать лет и он говорил, что это не только испортило ему праздник, но и убило все удовольствие от конфет. После этого он никогда не мог доверять старикам. Я всегда стариков любила, но сейчас у меня развивалось похожее отвращение.
В дверях появилась Энн. Она рассеянно посмотрела на меня. — О, привет, Кинси. Как дела?
Ори тут же вмешалась, не желая позволить кому-либо завести разговор. Она снова протянула руку.
— Энн, милая, посмотри сюда. Кинси говорит, что в жизни такого не видела.
Энн поглядела на мать. — Подожди минутку, пожалуйста.
Ори не обратила внимания и продолжала. — Тебе с утра надо будет сходить в банк. Я заплатила Максин наличными и почти ничего не осталось.
— Куда делись пятьдесят долларов, что я дала тебе вчера?
— Я только что сказала. Я заплатила Максин.
— Ты ей заплатила пятьдесят долларов? Сколько она здесь пробыла?
— Не надо разговаривать таким тоном. Она пришла в десять и не уходила до четырех и ни разу не присела, только поесть ланч.
— Могу поспорить, она съела все вокруг.
Ори, кажется, обиделась. — Надеюсь, тебе не жалко немного еды для бедной женщины.
— Мама, она работала шесть часов. Сколько ты ей платишь?
Ори начала теребить покрывало. — Ты знаешь, ее сын болеет и она говорит, что не знает, как сможет продолжать уборку за шесть долларов в час. Я сказала, что можно поднять до семи.
— Ты повысила ей плату?
— Ну, я не смогла сказать ей нет.
— Почему нет? Это смешно. Она медлительная, как улитка, и плохо работает.
— Ну, извини. Что с тобой такое?
— Со мной ничего. У меня и так достаточно проблем. В комнатах наверху бардак, и мне пришлось убирать две снова.
— Нечего нападать на меня. Я тебе говорила не брать эту девицу. Она похожа на иностранку с этой черной косой.
— Почему ты делаешь это? Только я вошла, ты уже на меня набрасываешься. Я просила дать мне хотя бы отдышаться! Но нет…то, что ты хочешь, это самая важная вещь в мире.
Ори послала мне взгляд. Вот как относятся к старой больной женщине.
— Я только пыталась помочь, — сказала Ори дрожащим голосом.