Кстати, почти нигде не пишут об огромном чувстве юмора Бешта, а между тем во многих историях он предстает весельчаком, балагуром, любящим и ценящим хорошую шутку, и при случае способным и сам удачно пошутить.
Судя по дошедшим до нас историям о его жизни, Бешт отнюдь не был вспыльчив, а если все же по какому-то поводу гневался, то умел признавать ошибки. Один из дошедших до нас случаев неоправданной вспышки гнева Бешта связан с необычайно тяжелым Судным днем, о котором будет рассказано в главе «Ребе».
Озабоченный готовящимся в Небесном суде тяжелым приговором всей еврейской общине Западной Украины и Польши, Бешт ни с того, ни с сего разгневался на своих сторонников, специально приехавших в Меджибож, чтобы провести вместе с ним этот важнейший праздник.
Гости поспешили покинуть Меджибож, но понимая, что случилось нечто из ряда вон выходящее, отрядили в местечко посланника — чтобы тот попытался разузнать, что же все-таки произошло. Подойдя к двери дома Бешта, посланник услышал, как его жена Хана упрекает мужа за его вспышку, а Бешт, опершись обеими руками о столешницу, склонил голову и сказал: «Принимаю упрек!». И сразу после этого послал за гостями, чтобы их уговорили вернуться.
Жил Бешт, как мы уже говорили, небогато, и уж точно без всякой роскоши. Некоторые источники утверждают, что он до самой смерти пребывал в крайней нужде, но это, безусловно, не совсем так.
Бешт действительно жил в Меджибоже в выделенном ему общиной относительно небольшом, но все же достаточно просторном одноэтажном доме (судя по всему, двухэтажных домов в то время в местечке вообще не было), но, как мы уже говорили, в последние годы его жизни к дому был пристроен небольшой флигель с одной комнатой, в которой Бешт любил время от времени уединяться.
При доме была небольшая конюшня, и у Бешта была не только собственная телега с лошадьми, в которой он путешествовал то один, то с учениками, но и кучер-нееврей Алексей, действующий во многих историях о Беште.
Был у него и слуга — как правило, молодой человек, выполнявший роль прислуги и секретаря одновременно. Обычно он оставлял эту, заметим, считавшуюся весьма почетной должность после женитьбы, и хасиды Бешта тут же находили ему замену. Наиболее знаменитым его слугой был р. Якель (Яаков), который, согласно завещанию самого Бешта, после его смерти зарабатывал на жизнь тем, что разъезжал по миру и делился воспоминаниями о своем великом хозяине. С этой деятельностью р. Якеля тоже связана одна из известных историй о Бааль-Шем-Тове.
Во всем, что касалось одежды, он тоже был весьма скромен, и даже, как мы помним, в какой-то период ходил в дырявых сапогах и латанной-перелатанной одежде. В меджибожский период своей деятельности он уже, разумеется, не ходил в обносках, но и не носил роскошных шуб и вообще какой-либо дорогой одежды, предпочитая одеваться добротно, но с той же скромностью, что и простые евреи.
До наших дней дошли три личные вещи Бешта — знаменитая трубка, подаренная ему главой опришков Довбушем, кисет и бекеша. Хасиды относятся к этим вещам как к святым реликвиям. Время от времени выставляются на аукционы и каждый раз находят тех, кто готов выложить за них немалые суммы.
Любопытно, что, по Бешту, одежда человека и то, что с ней происходит, является отражением происходящего с душой ее владельца. К примеру, если портной при пошиве испортил одежду, и она нуждается в исправлении («тикуне»). Но хасид должен из этого сделать вывод, что ему следует что-то исправить в себе самом, а саму испорченную одежду следует подарить бедным или дать пожертвование в размере ее стоимости.
Из вышесказанного, кстати, следует, какое огромное значение придавал Бешт помощи беднякам, всячески поощрял к ней своих хасидов, и сам по возможности щедро ее отвешивал.
Как-то (возможно, еще до переселения в Меджибож, в Тлусте, а может, и в Меджибоже) дети посетовали Бешту на нужду и лишения, на что он им ответил: — Написано в «Мидраш Шмуэль»: «И да будут бедняками домочадцы твои», что является парафразом известной максимы трактата «Пиркей Авот» («Поучения отцов») «Да будут бедняки твоими домочадцами» — то есть Бешт имел в виду, что еврей должен помогать нуждающимся братьям, даже если он сам живет в бедности.
В другой раз Бешт как-то пошел вместе с сыном, р. Цви, который тогда был еще ребенком, выразить почтение местному раввину. Богатый дом последнего, обилие в нем серебряных подсвечников и посуды потряс мальчика. Бешт это заметил, и на обратном пути сказал:
— Чувствую тебе досадно, что у твоего отца нет серебряных вещей?
— Да, — подтвердил маленький Цви.
— Даже если бы у твоего отца были деньги на серебряные вещи, он бы лучше кормил бедных, а остаток кидал в кружку для милостыни, — ответил Бешт.
Почти все поступавшие к нему от множащихся день ото дня сторонников деньги (а среди них были очень состоятельные люди), Бешт тратил на помощь беднякам, иногда раздавая на эти цели все до последнего гроша.
Агнон в своей антологии «Рассказы о Беште» описывает отношение Бешта к вопросам заработка и пропитания следующим образом: