Бабаев

Кто-то написал из седобородых проигравших мальчишек (такие садятся за студенческие мемуары): «Где профессор, там и университет». То есть в земле.

Засека – это вокруг города поваленный лес, упавшие деревья, чтобы врагу не проехать. Мертвые защищают город. Наши мертвые защищают пустой город.

Бабаев мечтал многое издать, написать – им владели желания, он мечтал, чтобы выпускникам университета вручали особый сборник Пушкина. Яростные поклонники Эдуарда Григорьевича из числа студентов, похоронив Бабаева, залетали с этой идеей бодро и настырно, как мухи, – лучшего памятника Э. Г. Бабаеву не придумать! – писались письма, велись разговоры с деканом, планы рисовались, достигались договоренности, не утихали звонки – зимой мухи разлетелись по углам и уснули, и я точно так.

Пять тысяч долларов – для рукописи воспоминаний (Бабаев оставил, как и хотел, книгу для издания «на потом»), бесплатного издателя не нашли, за деньги – пожалуйста, пять тысяч долларов, тираж две тысячи, иллюстрации. Майя Михайловна и Елизавета Эдуардовна глядели невесело, но я набычился: найдем-найдем! Дайте мне просительную бумагу с умным описанием содержания и пятью громкими подписями, откройте расчетный счет и ждите. Как не найдем?! Шах с видимой легкостью вышиб из «Московского комсомольца» четырнадцать тысяч долларов на ремонт класса машинописи на факультете, а для издания Бабаева, любимца студентов, надо всего-то пять тысяч!

План мой был прост (понятно, что провалился) – я обойду всех знакомых по редакциям, я обзвоню всех, кто называет себя учеником Бабаева и скорбел о его смерти, они подымутся и убедят свое начальство – десять редакций должны дать по пятьсот долларов на святое дело. По капле!

И начал долбить.

Берестов с самого начала загляделся в другую сторону, что-то постоянно отвлекало его внимание, он жил своим творчеством, даже не интересуясь поступлениями на посмертный бабаевский счет. Следом отвалился друг и земляк Меликян вместе с «Известиями». Поплакали о нищете «Московские новости» (я звонил заместителю редактора, женщине по фамилии Телень). Отказали «Собеседник», «Огонек» и «Комсомольская правда», «Столица». Без радости выслушали «Независимая газета» и «Книжное обозрение». Лучшая ученица Шаха Надька Ожегова-Явдолюк (служила в PR-конторе, про своих буржуев сказала сразу: не дадут) посоветовала: ткнись в «Тверьуниверсалбанк» и дала пригласительный на банкет, где гуляли банкиры: там проблеял все, что мог, и меня послали, и черт с ними, но Ожегова, тонкая, ранимая, чтящая вроде бы память Эдуарда Григорьевича, зажирела так, что даже не спросила: получилось или нет? чем же еще помочь? Мне казалось: все обязаны помогать. Я ж не себе!

Шах ничего не делал сам (это немного смущало), но Шах помогал: привез меня зимним вечером во дворец «Аргументов и фактов», хозяин миллионных тиражей, буржуй Старков принимал нас в холодном кабинете размером в банкетный зал для провинциальной свадьбы, листал, взмыкивая, листочки Владимира Владимировича (Шах привез на продажу идею дочернего издания про любовь), перевел глазки на меня: «И Сашу ты предлагаешь сделать главным редактором?», я включился: нет, у меня другое, и уже заученно затвердил: Бабаев, факультетская легенда, недавно умер, вот ходатайство на ваше имя от факультета, академиков и классиков – дай, короче, пять тысяч долларов.

«Но ведь это же сумма!» – значительно сказал бледнощекий Старков и за согласием повернулся к Шаху. «Давайте тогда так, мы дадим тысячу двести. И пусть другие дадут. Шапка по кругу», – и еще десять минут расспрашивал счастливого человека (меня!), а где можно купить «ОМ», такой журнал, новый вышел, в киоске у метро? а у какого, к примеру, метро? на «Красных воротах»? я прямо сейчас шофера отправлю – ему так не терпелось, я, бетонобойной бомбой пробив этажи, упал в приемную Манна, хозяина «СПИД-инфо», есть такая газетная империя (плюс магазины детских игрушек), я слышал, что Манн не из быдла, что отец его профессор МГУ и писал про Гоголя, Манн без тоски выслушал меня, я по слогам «Ба-ба-ев» (вдруг слышал он когда-то от папы, или скажет папе потом, а тот воскликнет: как же, как же!): дадим, присылайте факс с расчетным счетом. Я с крыльца усмехнулся бледному небу: а? Кто говорил, что буржуям легче дать на лифчик, чем на книгу? Половина есть!

Два месяца секретарша Манна усыпляла меня: факс получила, завтра ему покажу, нет, он не приезжал, еще не смотрел, я еще не забирала почту, пришлите факс еще, решение не принято – а потом забыла, о чем речь. Урод помощник Старкова месяц потянул время (ему звонила дочь Бабаева, каждый день, я ж ей хвастал: я договорился, а вы дожимайте!) и обрубил: сейчас подписная компания, у нас совсем нету денег. Меня обманули. Точнее сказать: не заметили. Я не смог.

Шестьсот долларов – вот все. Симон Львович Соловейчик, газета «Первое сентября». Незадолго до смерти он отказал Бабаеву в публикации стихов, может, ему хотелось закрасить, извиниться, а может, по своей доброте – я мало знал Соловейчика, он казался живым человеком.