Зима прошла как обычно. Я приводил в порядок привезенные вещи и наверстывал письменные дела, запущенные летом из-за работы на воздухе и других потерь времени. Общение с родными в тесном кругу дома было для меня самым любимым занятием, доставляло мне больше всего удовольствия и радости. Отец выказывал мне с каждым днем все больше уважения. Выказать в большей мере любовь он не мог бы, ибо всегда доказывал ее как нельзя лучше. Но если раньше, при нежнейшей заботе о моем благополучии, при хлопотах обо всем, что мне нужно было для жизни и для образования, отец предоставлял мне самостоятельность, был всегда любезен и мил, никогда не направлял меня в какие-то другие, возможно более удобные для него стороны, то теперь, хотя все это оставалось как прежде, он чаще расспрашивал меня о моих устремлениях и вникал в связанные с этим обстоятельства, советовался со мной, узнавал мое мнение по поводу своих коллекций или каких-нибудь домашних дел и соответственно поступал, говорил со мною о произведениях поэтов, историков, художников чаще, чем то бывало в прежние времена. Он проводил в моем обществе много времени у своих картин, книг и других вещей и любил собирать нас в стеклянном домике, который продувался согретым воздухом, уютно обтекавшим старинное оружие, старинные резные изделия и обшивку пилястров. Отец говорил о разных предметах и явно радовался возможности провести вечер в узком кругу семьи. Мне казалось, что в последнее время он не только раньше возвращался домой из конторы, но и вообще проводил в стенах дома больше времени, чем в прежние годы. Мать очень радовалась бодрому настроению отца, она интересовалась его замыслами и делала все, что могла сделать сама для их осуществления. Казалось, она любила нас, детей, больше, чем в прошлые времена. Клотильда все более сближалась со мною, она была как бы моим братом, а я — ее другом, советчиком, собеседником. Казалось, у нее не было никаких других чувств, кроме любви к нашему дому. Мы продолжали упражняться в испанском языке, в игре на цитре, в рисовании и живописи. Кроме того, она радела о домашнем хозяйстве, угождая матери и стараясь снискать ее похвалу. Если что-либо в этом роде, требовавшее большой тщательности и сноровки, Клотильде особенно удавалось, она испытывала большее удовлетворение, чем если бы получила награду в каком-нибудь трудном и важном соревновании перед какой-то уважаемой публикой.
На приемах, которые с меньшим или большим числом гостей, только реже, чем в прежние годы, устраивались в нашем доме, разговоров велось теперь больше, чем когда мы были моложе. Обсуждались серьезные вещи, государственные дела, общественные события, заставлявшие говорить о себе. Беседовали также о своих занятиях, пристрастиях или на такие обычные темы дня, как театр или обстоятельства ближайшего окружения. Не пренебрегали и известными развлечениями, музыкой, танцами, пением песен. Молодые люди заводили новые знакомства, старики поддерживал и давние.
Я навещал своих друзей, беседовал с ними, рассказывал им в общих чертах, чем занимаюсь. Они вводили меня в круг своих впечатлений и обращали мое внимание на те или иные личности.
Я продолжал писать красками, изучал драгоценные камни и бывал в театрах.
С большим удовольствием читал я книги об архитектуре, тут открывалось мне новое поприще, сулившее большие успехи в своем дальнейшем развитии.
Вечера у княгини приобретали для меня все большую важность. Постепенно сложилось сообщество, члены которого часто и охотно собирались в комнате княгини. Обсуждали самые занимательные предметы, не боясь касаться вопросов самоновейшей философии. Разбирались в этих вещах, как могли, облекали своеобразные выражения так называемых специалистов в обычные слова, прибегая просто к здравому смыслу. То, что удавалось таким путем сообща извлечь, становилось твоим достоянием, и если общество считало это ценным, ты и хранил это как ценность. Если же казалось, что налицо тут только слова, из которых нельзя извлечь никакого определенного смысла, то вопрос оставляли и не возвращались к нему. Занятия литературой и испанским языком продолжались вовсю.