Бабье лето

С большой осторожностью определяли мы нужное нам направление. В каждом месте, дававшем широкий обзор, мы останавливались, стараясь представить себе характер окружающей местности и определить точку, где мы находимся. Я вдобавок прибегал еще к помощи магнитной иглы. В низинах и впадинах между отдельными взгорьями приходилось пользоваться снегоупорными кружками. Далеко за полдень нам навстречу поднялись самые высокие и темные зубцы Эхерских гор. Когда солнце отстояло от линии горизонта всего лишь на собственную ширину, мы пришли на Козий Выпас. Здесь нам открылась картина на диво. Тут есть место, откуда уже не видно ни озера, ни его окрестностей, но зато на западе хорошо различимы просвет Лаутерской долины и особенно Эхерская долина, где живет мастер, сделавший цитры мне и Клотильде. На эти дали мне хотелось поглядеть, перед тем как мы пойдем в хижину. Но долин мне увидеть не довелось. Влияние соседства верхнего, теплого, и нижнего, холодного, слоев воздуха, которое я заметил уже у черного камня, стало еще сильнее, и у ног моих расстилалось беловато-серое море тумана. Оно казалось огромным, а я над ним как бы висел в воздухе. Над морем торчали кое-где черные рифы скал, оно уходило вдаль, над краем его тянулась темно-синяя полоса далеких гор, а выше поднималось совершенно чистое, густо-золотое небо, на котором стояло яркое, почти ослепительное закатное солнце. Это было непередаваемо величественно. Каспар, стоявший рядом со мною, сказал:

— Глубокоуважаемый сударь, зима, однако, тоже куда как хороша.

— Да, Каспар, — сказал я, — хороша, очень хороша.

Мы постояли, пока не зашло солнце. Небо на мгновение вспыхнуло еще ярче, потом все стало меркнуть и наконец растаяло в полной бесцветности. Только могучие взгорья на юге, где лежал лед, на который мы хотели взойти, еще тлели в неверном свете, а над ними уже загорались звезды. Почти в темноте и почти без дороги мы пошли к хижине, чтобы приготовиться в ней к ночевке. Хижина, как всегда зимою, когда она пустует, не была заперта. Дверь закрывал деревянный засов, который отодвигался очень легко. Мы вошли, вставили в свой фонарик свечу и зажгли свет. Найдя комнату пастушек, мы расположились в ней. На топчанах было сено для спанья, посреди комнаты стоял грубый дощатый стол, по стене шла лавка, а у стола стояла подвижная скамейка. Мы собирались приготовить себе здесь настоящую горячую пищу. Но, к нашему разочарованию, нигде не оказалось ни малейшего запаса дров. На этот случай у меня был с собой винный спирт, позволявший поджарить несколько кусков мяса на мелкой сковороде. Но чтобы согреться, мы предпочли сжечь часть скамейки и возместить хозяину ущерб. Каспар взялся за топор, и вскоре в очаге весело пылал огонь. Был приготовлен ужин, какой мы часто готовили во время наших работ в горах, мы устроили постели на топчанах из сена, одеял и шуб, и после того, как я взглянул на свои измерительные приборы, повешенные на вольном воздухе перед хижиной, мы улеглись. Даже сейчас, поздно вечером, при ясном звездном небе, в хижине было не так холодно, как я предполагал.