Бабье лето

Еще затемно мы встали, зажгли свет, полностью оделись, привели в порядок свои вещи, приготовили завтрак, поели и отправились в путь. Верхушка гор чернела на юге, она была нам ясно видна в бледном воздухе над скалой, еще закрывавшей от нас наши ледяные поля. День снова был совсем ясный. Хотя еще не рассвело, мы могли не бояться, что собьемся с дороги, потому что нам нужно было долго идти вверх между скалами, ограничивавшими наше направление с обеих сторон и не позволявшими нам от него отклоняться. В этих впадинах скопился снег, и мы шагали в мутном свете с надетыми на палки кружками. После часа с лишним ходьбы мы вышли на высоту, откуда опять открывается окрестность и тянутся на восток широкие поля. Поднявшись довольно высоко, они огибают на юге скалу и затем открывают вид на ледник, которой был нашей целью. Он спускается мощной громадой с юга к северу, и южная граница его — верхушка Эхерских гор. На полях, куда мы взошли, было уже совсем светло. Однако гор, которые мы должны были увидеть за ними вдали под собой на востоке, не было видно, только по краю покрытых снегом полей уходила куда-то в бесконечность какая-то полоса чуть иного цвета, чем снег, это был туман. Он еще более усилился со вчерашнего дня и омывал нашу высоту как остров. Каспар испугался было. Но я обратил его внимание на то, что небо над нами совершенно ясное, что этот туман очень отличен от того, что с началом дождей или снегопада сначала окутывает верхушки гор тучами, а потом садится все ниже, часто до середины горы, и так страшен путникам; наш туман — не высотный, а низовой, он не покрывает верхушки гор, где заблудиться так страшно, и рассеется, когда солнце поднимется выше. В худшем случае, если он и останется, это будет только горизонтальный слой, не выше уровня черного камня. А путь оттуда вниз нам хорошо знаком, стоит лишь найти наши собственные следы, и можно будет спускаться по ним. Каспар, хорошо знавший жизнь гор, согласился с моими доводами и успокоился.

Пока мы так стояли и говорили, туман на востоке стал в одном месте рассеиваться, снежные поля окрасились в более красивый и приятный цвет, чем свинцово-серый, в какой они до сих пор были окрашены, и в просвете тумана засияла какая-то точка, которая становилась все больше и наконец выросла до размеров тарелки; темно-багровая, она загоралась, как ярчайший рубин. Это солнце, преодолев более низкие горы, прожигало туман. Все краснее становился снег, все четче делались на нем зеленоватые тени; высокие скалы, справа от нас, на западе, тоже чувствовали приближение дневного светила и багровели. Кроме огромного, темного, совершенно ясного неба над нами, больше ничего не было видно, и на всем этом первозданном просторе было лишь два человека, которые со стороны могли бы показаться крошечными. Туман засветился по краю, как расплавленный металл, небо посветлело, и солнце брызнуло из своей пелены сверкающей медью. Блики вдруг вспыхнули на снегу у наших ног и шмыгнули в скалы. День заиграл.

Мы обвязались веревкой и соединились довольно длинной связкой, чтобы — нам предстояло теперь идти по очень косой плоскости, — если один поскользнется, другой его удержал. Летом эта плоскость была покрыта множеством мелких острых камней, поэтому идти по ней было гораздо легче. Зимою же было неизвестно, что под ногами, и на снегу можно было поскользнуться. Без помощи снегоупорных кружков, которые здесь, делая нас неуклюжими, могли стать опасны, мы с большой осторожностью благополучно прошли, развязали веревки, обогнули затем после нескольких часов ходьбы скалы и вышли на ледник и на вечный снег.

На льду, когда мы шли по нему хорошо нам знакомыми направлениями, почти никаких перемен по сравнению с летом не обнаружилось. Поскольку и летом дожди в долине либо вообще не задевают этих высот, либо падают на снег, то и сейчас на леднике было как летом, и мы шагали вперед по знакомым местам. Там, где в ледяных глыбах были трещины и разломы, сверху их покрывал снег, а с боков они выделялись на белом зеленоватым или голубоватым отливом, еще выше, где выпуклость ледника была голой, сейчас лежал снег. Единственная разница состояла в том, что теперь не было ни одной широкой или длинной, обнаженной полосы льда, которая являла бы свой зеленоватый цвет, как то порою случается летом. Мы пробыли некоторое время на льду и там же пообедали вином и хлебом. А под нами между тем произошла перемена. Туман постепенно рассеялся. Часть за частью показывались дальние и близкие горы, опять исчезали, опять показывались, и наконец все сияло на солнце в мягкой, без единого пятнышка тумана, синеве или сверкало золотом или тускло мерцало вдалеке серебром в глубокой тишине и неподвижности. Солнце стояло на небе в одиночестве, которого не нарушало ни одно облачко. Холод и здесь был невелик, меньше, чем то я наблюдал в долине, и не намного больше, чем в летнее время на этих высотах.