Бабье царство. Дворянки и владение имуществом в России, 1700–1861

В принципе представитель Костромы был не одинок в своем недовольстве экономической независимостью дворянок. Те депутаты, которых Екатерина назначила в 1770 г. разрабатывать новый Свод законов, были бы рады повернуть время вспять и дать мужьям власть над приданым жен «к общей ползе семейства», с обычной оговоркой о том, что супруги не вправе продавать или закладывать имущество друг друга. Еще по одному поводу они добавили, что женам следует запретить продажу земли, если это противоречит интересам семьи^{157}.

Несмотря на эти возражения против нового правового статуса женщин, значительная часть дворянства проявляла удивительную готовность смириться с расширением женских имущественных прав. Нотариальная практика убедительно свидетельствует о том, что все больше супругов раздельно владело имуществом, и это отвечало собственным желаниям дворянства, а вовсе не навязывалось сверху. В частности, язык брачных договоров говорит о трансформации положения женщин по отношению к собственности: во второй половине XVIII в. многие знатные семьи рассматривали приданое скорее как контракт между родителями и дочерью, чем как уговор с будущим зятем. И эти новые черты в соглашениях о приданом появились не по распоряжению какой-либо законодательной инстанции, а сложились постепенно, под влиянием указа 1753 г.

В XVII в. брачные договоры составлялись по определенному образцу. Их формулировка гласила, что отец выдает дочь замуж и вручает зятю ее приданое. Согласие дочери в этом случае было настолько несущественным, что даже не требовалось ее подписи под документом. В одном типичном брачном договоре, составленном в 1695 г., боярин Федор Лопухин, выдавая свою дочь за князя Куракина, вручал князю часть своей вотчины и сотню крепостных душ^{158}. Дочь боярина в этом документе вообще не фигурировала, за исключением того факта, что отец именно ее выдавал замуж за будущего зятя. До середины XVIII в. большинство доноров приданого придерживалось этой формулы: в сущности, роспись приданого являлась контрактом между родителями и зятем, а поэтому и скреплялась подписью последнего. Выдавая девиц замуж, от их имени отказывались от имущества, которое вручалось их мужьям, обязанным отныне управлять им на общее благо семьи. В первых строках брачного договора выражались дворянские представления об отношении женщин к собственности и подчеркивался истинный смысл раздельного имущества супругов. Хотя последнее и было неприкосновенно, но существовало оно только ради защиты родовых интересов, а не затем, чтобы замужние женщины независимо контролировали свои состояния.

Однако с середины XVIII столетия в традиционных формулировках росписей приданого появились признаки изменений. Впервые дворянские семьи начинали видеть в приданом соглашение между родителями и дочерями. Это явление, конечно, не было повсеместно распространенным, и в нотариальных записях Юстиц-коллегии старая формула сохранялась даже в XIX в.^{159} Зато брачные договоры из губернских крепостных книг и из семейных архивов составляют с ними любопытный контраст: многие росписи приданого, зафиксированные в губерниях, собственноручно подписывали дочери, а неграмотные дворянские девицы просили кого-нибудь расписаться за них. Очевидно, что в глазах многих семейств ответственность за выполнение имущественных договоренностей перешла от жениха к невесте.

С первой же фразы брачного договора теперь было очевидно, что роспись приданого превратилась в соглашение родителей с дочерью. Этот документ составлялся уже на имя дочери, а не зятя, и на нее же возлагалась ответственность за сбор налогов, поставку рекрутов и исполнение других обязанностей владельца земли и крестьян^{160}. Так, если в 1742 г. Анна Нелидова составила соглашение, в котором передавала приданое дочери своему зятю, лейтенанту Александру Сухотину, то в 1771 г. Авдотья Трусова пожаловала дочери в приданое 34 крепостных души «в вечное и потомственное владение»^{161}. Лейтенант Андрей Сабуров в 1771 г. подтвердил, что полностью получил все имущество, значащееся в росписи приданого его жены, Марии Зубаревой, причем в документе оговаривалось, что Зубарева несет ответственность за все налоги с приданого имения в 56 душ. Этот документ Зубарева к тому же подписала сама в присутствии шестерых свидетелей^{162}. В 1845 г., когда Софья Михайловна Воронцова выходила замуж за графа Андрея Шувалова, жених удостоился лишь краткого упоминания в документе: приданое Воронцовой рассматривалось уже только как объект соглашения между ее родителями, братом и ею самой^{163}.