Бабель (ЛП)

«Да», — сказал он. «И нет, мне это не интересно».

Его отец стоял чуть поодаль, наблюдая за женой и детьми, напряженно моргая, словно пытаясь все запомнить. Наконец, когда прозвучал звонок на посадку, он обнял сына и прошептал: «Аллах хафиз. Напиши своей матери».

«Да, Аббу».

«Не забывай, кто ты, Рамиз».

«Да, Аббу».

Рами тогда было четырнадцать лет, и он был достаточно взрослым, чтобы понять значение гордости. Рами намеревался не только помнить. Ведь теперь он понимал, почему отец улыбнулся в тот день в гостиной — не от слабости или покорности, не из страха перед расправой. Он играл свою роль. Он показывал Рами, как это делается.

Лги, Рамиз. Это был урок, самый важный урок, который ему когда-либо преподавали. Прячься, Рамиз. Показывай миру то, что они хотят; создай себе образ, который они хотят видеть, потому что, захватив контроль над историей, ты, в свою очередь, контролируешь их. Скрывай свою веру, скрывай свои молитвы, ибо Аллах все равно узнает твое сердце».

И что за спектакль разыграл Рами. Он без труда ориентировался в английском высшем обществе — в Калькутте была своя доля английских таверн, мюзик-холлов и театров, и то, что он видел в Йоркшире, было не более чем расширением элитного микрокосмоса, в котором он вырос. Он усиливал и ослаблял свой акцент в зависимости от аудитории. Он усвоил все причудливые представления англичан о его народе, развивал их, как искусный драматург, и выплескивал обратно. Он знал, когда нужно сыграть ласкара, домового, принца. Он знал, когда нужно льстить, а когда заниматься самоуничижением. Он мог бы написать диссертацию о белой гордости, о белом любопытстве. Он знал, как сделать себя объектом восхищения и одновременно нейтрализовать себя как угрозу. Он отточил величайший из всех трюков — обмануть англичанина, заставив его смотреть на него с уважением.

Он настолько преуспел в этом, что почти потерял себя в этом искусстве. Опасная ловушка, когда игрок верит своим рассказам, ослепленный аплодисментами. Он мог представить себя аспирантом, осыпанным знаками отличия и наградами. Богато оплачиваемым адвокатом по юридическим делам. Признанным спонтанным переводчиком, курсирующим туда-сюда между Лондоном и Калькуттой, привозящим богатства и подарки для своей семьи каждый раз, когда он возвращался.

И это иногда пугало его, как легко он танцевал вокруг Оксфорда, каким достижимым казалось это воображаемое будущее. Снаружи он был ослепителен. Внутри он чувствовал себя обманщиком, предателем. И он уже начинал отчаиваться, задаваться вопросом, не станет ли он лакеем империи, как задумывал Уилсон, ведь путей антиколониального сопротивления казалось так мало, и они были так безнадежны.

До третьего курса, когда Энтони Риббен воскрес из мертвых и спросил: «Присоединишься ли ты к нам?».

И Рами, не колеблясь, посмотрел ему в глаза и ответил: «Да».

Глава шестнадцатая

Кажется совершенно определенным, что китайцы, народ, делающий деньги и любящий деньги, так же сильно пристрастились к торговле и как любой народ на земле стремятся к коммерческому общению с чужаками.

ДЖОН КРАВФУРД, «Китайская империя и торговля».

Наступило утро. Робин поднялся, умылся и оделся для занятий. Возле дома он встретил Рами. Никто не сказал ни слова, они молча подошли к двери башни, которая, несмотря на внезапный страх Робина, открылась, чтобы впустить их. Они опоздали; профессор Крафт уже читал лекцию, когда они заняли свои места. Летти бросила на них раздраженный взгляд. Виктория кивнула Робину, ее лицо было непостижимым. Профессор Крафт продолжала, словно не замечая их; так она всегда поступала с опоздавшими. Они достали ручки и начали делать записи о Таците и его колючих аблативных абсолютах.

Комната казалась одновременно и обыденной, и душераздирающе прекрасной: утренний свет струился сквозь витражные окна, отбрасывая красочные узоры на полированные деревянные парты; чистый скрежет мела о доску; сладковатый древесный запах старых книг. Мечта; это была невозможная мечта, этот хрупкий, прекрасный мир, в котором, за цену его убеждений, ему было позволено остаться.

В тот же день они получили извещения о том, что нужно готовиться к отъезду в Кантон через Лондон к одиннадцатому октября — на следующий день. Они проведут три недели в Китае — две в Кантоне и одну в Макао — и затем остановятся на Маврикии на десять дней по пути домой.

Ваши пункты назначения находятся в умеренном климате, но во время морского путешествия может быть прохладно, говорилось в уведомлении. Возьмите с собой толстый плащ.

«Не слишком ли рано?» — спросила Летти. Я думала, мы поедем только после экзаменов».