Это удивило Робин. «Ты не знаешь?»
Я покинул Бабель после третьего курса, — тихо сказал Гриффин. Я был с Гермесом с самого начала, но я был внутри, как и ты. Потом что-то случилось, и это было уже небезопасно, поэтому я сбежал. И с тех пор я... Он запнулся, затем прочистил горло. Но это не важно. Все, что тебе нужно знать, это то, что тебе, вероятно, не стоит упоминать мое имя за ужином».
«Ну, это само собой разумеется».
Гриффин повернулся, чтобы уйти, сделал паузу, затем повернулся обратно. Еще один вопрос. Где ты живешь?
«Хм? Юнив — мы все в Университетском колледже».
«Я знаю это. Какая комната?
О. Робин покраснел. «Номер четыре, Мэгпай Лейн, комната семь. Дом с зеленой крышей. Я в углу. С наклонными окнами, выходящими на часовню Ориел».
«Я знаю. Солнце уже давно село. Робин больше не могла видеть лицо Гриффина, наполовину скрытое тенью. «Раньше это была моя комната».
«Вопрос в том, — сказала Алиса, — можно ли заставить слова обозначать так много разных вещей».
«Вопрос в том, — сказал Шалтай-Болтай, — что нужно быть хозяином, вот и все».
Вводный класс профессора Плейфэра по теории перевода собирался по утрам во вторник на пятом этаже башни. Они едва успели сесть, как он начал читать лекцию, наполняя тесную аудиторию своим рокочущим голосом шоумена.
К настоящему времени каждый из вас свободно владеет по меньшей мере тремя языками, что само по себе является подвигом. Однако сегодня я постараюсь донести до вас уникальную сложность перевода. Подумайте, как сложно просто сказать слово «привет». Казалось бы, здравствуйте — это так просто! Бонжур. Чао. Hallo. И так далее, и так далее. Но, скажем, мы переводим с итальянского на английский. В итальянском языке ciao может использоваться при приветствии или при расставании — оно не указывает ни на то, ни на другое, а просто обозначает этикет в точке контакта. Оно происходит от венецианского s-ciào vostro, что означает что-то вроде «ваш покорный слуга». Но я отвлекаюсь. Дело в том, что когда мы переводим ciao на английский — например, если мы переводим сцену, в которой персонажи расходятся, — мы должны учесть, что ciao было сказано как прощание. Иногда это очевидно из контекста, но иногда нет — иногда мы должны добавить новые слова в наш перевод. Итак, все уже сложно, а мы еще не перешли от приветствия.
Первый урок, который усваивает любой хороший переводчик, заключается в том, что не существует корреляции один к одному между словами или даже понятиями одного языка и другого. Швейцарский филолог Иоганн Брайтингер, утверждавший, что языки — это всего лишь «наборы абсолютно эквивалентных слов и выражений, которые взаимозаменяемы и полностью соответствуют друг другу по смыслу», ужасно ошибался. Язык не похож на математику. И даже математика различается в зависимости от языка* — но к этому мы вернемся позже».
По мере того как профессор Плейфейр говорил, Робин все время искал его лицо. Он не был уверен, что именно он ищет. Возможно, какие-то признаки зла. Жестокого, эгоистичного, затаившегося монстра, которого нарисовал Гриффин. Но профессор Плэйфер казался всего лишь веселым, сияющим ученым, очарованным красотой слов. Действительно, при свете дня, в аудитории, грандиозные заговоры его брата казались просто смешными.
Язык не существует как номенклатура для набора универсальных понятий, — продолжал профессор Плэйфейр. Если бы это было так, то переводчик не был бы высококвалифицированной профессией — мы бы просто усадили полный класс розовощеких первокурсников за словари и в мгновение ока получили бы на полках законченные труды Будды. Вместо этого мы должны научиться танцевать между этой вековой дихотомией, которая была разъяснена Цицероном и Иеронимом: verbum e verbo и sensum e sensu. Может ли кто-нибудь...
«Слово за слово,» сказала Летти быстро. «И смысл за смысл».
«Хорошо,» сказал профессор Плейфэйр. «Это и есть дилемма. Берем ли мы слова как единицу перевода или подчиняем точность отдельных слов общему духу текста?
«Я не понимаю», — сказала Летти. Разве при точном переводе отдельных слов не должен получиться столь же точный текст?