Бабель (ЛП)

Ты получаешь авторские отчисления?» — спросила Виктуар. «Каждый раз, когда они делают копию ваших слитков, я имею в виду?»

«О, нет. Я получаю скромную сумму, но вся прибыль идет в башню. Правда, они вносят мое имя в книгу регистрации пар. Пока что у меня их шесть. А всего в Империи сейчас используется около двенадцати сотен активных пар, так что это самая высокая академическая лавра, на которую можно претендовать. Это лучше, чем опубликовать статью где-нибудь еще».

«Подожди,» сказал Рами. Разве двенадцать сотен — это не мало? Я имею в виду, что пары совпадений используются со времен Римской империи, так как...

«Как получилось, что мы не покрыли страну серебром, выразив все возможные пары совпадений?»

«Верно,» сказал Рами. «Или, по крайней мере, придумали больше двенадцати сотен».

«Ну, подумайте об этом,» сказал Энтони. Проблема должна быть очевидной. Языки влияют друг на друга; они вливают друг в друга новый смысл, и, как вода, вырывающаяся из плотины, чем более пористыми являются барьеры, тем слабее сила. Большинство серебряных слитков, питающих Лондон, — это переводы с латыни, французского и немецкого. Но эти слитки теряют свою эффективность. По мере распространения языкового потока через континенты — когда такие слова, как saute и gratin, становятся стандартной частью английского лексикона — семантический барьер теряет свою силу.’

Профессор Ловелл говорил мне нечто подобное, — сказал Робин, вспоминая. Он убежден, что со временем романские языки будут приносить все меньше прибыли».

«Он прав», — сказал Энтони. В этом веке так много было переведено с других европейских языков на английский и наоборот. Кажется, мы не можем избавиться от зависимости от немцев и их философов, или от итальянцев и их поэтов. Таким образом, романские языки являются наиболее угрожаемой ветвью факультета, как бы им ни хотелось делать вид, что здание принадлежит им. Классика также становится все менее перспективной. Латинский и греческий языки продержатся еще немного, поскольку свободное владение любым из них все еще является прерогативой элиты, но латынь, по крайней мере, становится более разговорной, чем вы думаете. Где-то на восьмом этаже есть постдок, работающий над возрождением манкского и корнуэльского языков, но никто не думает, что это удастся. То же самое с гэльским, только не говорите Кэти. Вот почему вы трое так ценны». Энтони указал на всех по очереди, кроме Летти. «Вы знаете языки, которые они еще не выдоили до изнеможения».

«А как же я?» возмущенно сказала Летти.

«Ну, с тобой все в порядке, но только потому, что Британия развила свое чувство национальной идентичности в противовес французам. Французы — суеверные язычники, мы — протестанты. Французы носят деревянную обувь, мы носим кожаную. Мы еще будем сопротивляться французскому вторжению в наш язык. Но это действительно колонии и полуколонии — Робин и Китай, Рами и Индия; мальчики, вы — неизведанная территория. Вы — то, за что все дерутся».

«Ты говоришь так, как будто это ресурс», — сказал Рами.

«Ну, конечно. Язык — это такой же ресурс, как золото и серебро. Люди сражались и умирали за эти грамматики».

«Но это абсурд», — сказала Летти. Язык — это просто слова, просто мысли — вы не можете ограничить использование языка».

«А разве нельзя?» — спросил Энтони. Ты знаешь, что официальное наказание в Китае за обучение иностранца мандаринскому языку — смерть?

Летти повернулась к Робину. «Это правда?

«Я думаю, да», — сказал Робин. Профессор Чакраварти сказал мне то же самое. Цинское правительство — они напуганы. Они боятся внешнего мира».

«Видите?» — спросил Энтони. «Языки состоят не только из слов. Это способы смотреть на мир. Они — ключи к цивилизации. А это знание, за которое стоит убивать».

«Слова рассказывают истории». Так профессор Лавелл начал первое занятие, которое проходило в свободной комнате без окон на пятом этаже башни. В частности, история этих слов — как они вошли в употребление и как их значения трансформировались в то, что они означают сегодня — рассказывает нам о народе не меньше, если не больше, чем любой другой исторический артефакт. Возьмем, к примеру, слово «плут». Как вы думаете, откуда оно произошло?

«Игральные карты, верно? У вас есть король, королева... начала Летти, но потом прервалась, поняв, что аргумент получается круговым. «О, неважно.»