Бабий ветер

Океан же я вижу из своих окон и знаю его наизусть: характер и настроение, цвет-высоту волны в разное время суток и в разные сезоны… Горизонт иногда «перекрыт» далекими судами, стоящими на рейде, ждущими погрузки-разгрузки. Вода, как и любая прибрежная вода, пахнет мазутом, солью, тревогой и тоской по иным берегам.

И… странно, но там, на набережной, я всегда ощущаю парфюмерные запахи бывшей родины и начала перестройки: «Шипр», «Красная Москва» и самый ужасный, первым попавший в СССР (и дико по тем временам популярный) мужской одеколон «One Man Show».

Однажды я даже пристала к лоточнику: неужто его вообще кто-то берет, этот грех, воняющий мокрой тряпкой?

– О-о-о, – ответил тип, похожий на ипподромного жучка. – Это хит продаж!

– Но ведь его уже не выпускают?

– Девушка, – он снисходительно подался ко мне, точно собирался открыть священный секрет изготовления аромата ритуальных масел. – Миру современной парфюмерии давно известны все формулы и все ингредиенты всех на свете запахов. Шпак! – в ведро номер восемь добавим каплю из пробирки номер шесть, доливаем миллилитр из пузырька номер пятнадцать – вот вам и «Красная Москва». А в Китае наштампуют и бутылок, и коробок, согласно любой ностальгической хрени, какую ваша душа пожелает…

И знаешь, что я купила в тот день на Брайтоне, на таком вот лотке? Наверняка у твоей мамы был пупырчатый флакончик дешевых духов «Кармен». Пряный, густо-бесстыжий, с ног сшибающий запах: «Возьми меня!». Теть-Таня – вот кто пользовался этими духами, кто орошал ими грудь, прыскал за уши, пропитывал кружевной платочек. Она победно ими благоухала – моя теть-Таня, моя незабвенная Кармен…

7

…Вчера вечером позвонила Лида, обиженным тоном спросила:

– Ну? Ты завтра-то вырвешься наконец?

– Не знаю, моя радость… У меня на завтра целый табун кобылиц записан. Может, тепло на них действует, все трепещут и полируют свои гениталии…

– Кстати, о гени-талиях. У Гени на правом копыте ноготь врастает! – трагическим голосом объявила она.

– Ой-ой-ой, плохо… Может, послезавтра? – неуверенно пообещала я.

– Он врастет окончательно! – взвыла Лида. Как будто Геня Уманская – старая сволочь, воровка, особо опасная рецидивистка – мама ее или, по крайней мере, тетя…

Но… такая уж она, Лидка. Пятнадцать лет ублажает толпу старичья в одном из дедских садиков на Брайтоне: пишет для них пьесы, репетирует, приглашает на праздники доступных по цене артистов-журналистов… Но давно уже расширила границы своей культурной деятельности до горизонтов необозримых. Вот, ради бога, волнует ее копыто Гени Уманской – Гени, омытой семью водами советского уголовного кодекса. Ну, что я тебе рассказываю, ты Лиду знаешь, она – из самых душевных баб, какие только повстречались мне в жизни.

А сейчас сделаем привал для познавательной лекции о таких вот дневных стариковских клубах. Тебе, глядишь, понадобится для повести, если захочешь определить в какой-нибудь «Блаженный парадиз» парочку-другую виртуальных старых пердунов, у которых только по приезде сюда началась жизнь, полная огня.

Итак, дневные клубы для «золотого возраста».

Они есть всюду – и на Манхэттене, и на Брайтоне. Но существенно разнятся по стилю, контингенту и развлечениям. Работают на всю катушку, как правило, в две смены – кто-то ходит с утра до обеда, кому-то удобнее во второй половине дня. Все очень уважительно: стариков привозят-увозят, всячески обихаживают… Для этого нужно подпадать под определенные критерии – бедность, возраст, гражданство США, проживание в конкретном районе и проч.

И вот, когда-то кто-то из бывалых людей на Брайтоне вычислил, что сие богоугодное дело еще и весьма прибыльно – государство ведь не две копейки дает в расчете на одну стариковскую душу. И стали эти дневные центры расти как грибы, разрастаться стали целыми грибницами. А ведь старичков еще надо завлечь, надо за них побороться. Ну, и соревнуются организаторы кто во что горазд: кто заезжего писателя пригласит выступить, кто обед из ресторана дважды в неделю закажет, кто гарантирует пять экскурсий в месяц… Не говоря уж о разнообразной программе каждого дня: зарядка, спевки, кружки, встречи с интересными людьми, маникюр-педикюр, парикмахер, вечера танцев, организованный десант по магазинам «Все за доллар».

Почему-то подобные «русские» центры носят громкие иностранные имена: «Ройял-Прима», «Астория», «Кнессет», «Парадайз»…

Прихожане там самые разные – и Фира Моисеевна, и тетя Глаша, и бабушка Самира – Брайтон многонационален, он вовсе не еврейский, как это может показаться издалека по кинопросмотрам.

И кипят там нешуточные страсти: какая-нибудь Сима Поломойская ненавидит Марию Петровну из-за ее нейтрального отношения к израильско-палестинскому конфликту и еще за то, что Сима свалила из СССР с голым задом и торговала на Брайтоне семечками, а Мария Петровна благополучно ушла на приличную пенсию в уже современной Москве, втихую сдает там квартиру, но в Америке числится бедной, то бишь имеет на садик те же права, что и Сима.