Но таскалась я с ним по улицам иногда часа по три, обсуждая все, что на язык подвернется и что попадется на глаза. Знаешь, удивительно: когда он увлекался разговором, у него начисто исчезали все эти жеманные, якобы женские жесты, словечки, походка. Нормальным мужиком он, конечно, никогда не выглядел, в башке у него полно было патронов, но, скажем так, становился нормальным подростком. Таким здоровенным, долговязым, сорокалетним переростком. Думаю, в какой-то момент жизни он застопорился в эмоциональном развитии (подозреваю, в то лето, когда любимая маманя дала деру из разоренного дому в неизвестном направлении) и не захотел, не дал себе труда вырасти. Хотя искренне пытался встроиться в социум и иногда предпринимал какие-нибудь решительные действия. Например, закончил курсы собачьих парикмахеров и даже работал месяца три в одном собачьем ателье, пока его не выперли (за что? молчок и опущенные долу глаза за стеклами очков).
Можешь представить эти наши прогулки.
А я вспоминала свою теть-Таню и ее памятное: «Тебе что, нормальных не хватает?! Сама хочешь сдуреть? Смотри, от него отвалится, да на тебя свалится!»
И вот в один из дней, когда я уже и переоделась, и плащ накинула (торопилась в Бруклин-Хайтс к одной милой даме, отбывающей в Киев, хотела послать с ней денежку нашему соседу Вовчику – он уже много лет ухаживает за моими могилами на Берковецком), – словом, чуть ли не в дверях салона меня перехватил Мэри и, конечно, увязался за мной. Сначала я вспылила, хотела раз и навсегда скинуть наконец эту гирю. Потом глубоко вдохнула… Ладно, думаю, черт с ним, оставлю его постоять на улице, долго-то рассиживаться не собиралась: отдала деньги в дверях, большое спасибо, и дальше пошла. Между прочим, собиралась в спокойном одиночестве, как прежде, погулять там по улицам… Ну,
Тебе когда-нибудь случалось бывать в Бруклин-Хайтс?
Если нет, набери в гугл-абрамыче, полюбуйся на дома и виды – не пожалеешь. Старинный, зеленый, очаровательный район через реку, неподалеку от Бруклинского моста. Один из самых дорогих. Изумительной красоты и стати трехэтажные дома – мощный старый камень, благородный мрамор на облицовке, кованые перила наружных лестниц, двери с портиками и фонарями, как соборные…
Когда-то давно, на заре своей эмиграции и своих потерь, я приходила сюда гулять: представляла свою
(Картинки то ли из Гарриет Бичер-Стоу, то ли из Марка Твена – любимые миры киевского книгочейного детства. Ты на диване с камфарным компрессом на горле, и к тебе приходит доктор, папин друг дядя Володя в черной с золотыми пуговицами шинели. Он с дождя, и мокрая шинель пахнет, как овечья кошма.)
Да. Бруклин-Хайтс…
Хожу-хожу там, бывало, по улицам, остановлюсь напротив какого-нибудь особо роскошного парадного и мечтаю: вот бы кто вышел или вошел, а я в приотворенную дверь увидела бы кусочек той
Нормальный бзик неимущего одинокого эмигранта. Да при чем тут эмигранта! Просто бабы.
Ну, забежала я на минуту по адресу (есть там на углу многоквартирный дом), отдала деньги, сунула даме коробку духов («Что вы, что вы, ах, какая прелесть, ну, зачем же вы беспокоились!») – вышла, и побрели мы с Мэри, вечным моим нелепым оруженосцем, по улице.
Я по привычке любовалась старинным благородством чуть не каждого дома – они там, знаешь, целыми блоками идут плотными рядами, ступени к каждому поднимаются прямо с тротуара. Все в одном ряду, бок о бок, и каждый все-таки наособицу.