Бабки

– И Фекла твоя тоже ведь от Филиппа на свет родилась?

– К чему эти расспросы, Елена Ивановна? Вы уж простите меня, но вы тем только больнее себе делаете. И меня стыд берет, хотя и не по моей воле все это было…

– Чего уже мне больнее-то? Куда ж больнее, чем дитя свое хоронить? – сказала хозяйка, не отпуская руки Варвары. – Ты же сама знаешь, что Филипп Евстафьевич меня не любит. Ровно как, пожалуй, и тебя. Я такая же невольница у него, как и ты. Кириллу моему уж пятнадцать годков. Бывает, Филипп кричит на меня, бить кидается, а Кирилл сожмет кулаки и вот-вот, думаю, кинется на батька… За что ж такое нам с тобой, а, Варвара?

– Не знаю, Елена Ивановна, не знаю, – Варвара поглаживала руку барыни, в глаза которой, казалось, возвращалась жизнь. – Я-то ладно. Я родилась крепостной крестьянкой, ею и помру. А вот вы – дело другое. Жаль мне вас. Уж простите, что такое барыне говорю…

– Спасибо тебе, Варвара. Уж не знаю, как, но к жизни ты меня вернула. Я уж знала, что помираю. А теперь словно жизнь в меня воротилась.

Женщины улыбнулись друг другу.

– Как думаешь, кто у тебя родится?

– Не думаю, а знаю, Елена Ивановна, – сказала Варвара, – дочка будет. Это уж точно. У всех в моем роду по материнской линии одни девки рождались. Это я от бабки своей узнала: мамка ведь моя рано померла.

– Вот что, Варвара, – сказала Елена Ивановна, – ежели однажды я одна останусь… овдовею… я отпущу тебя и девочек твоих. Дам вам вольную и денег в придачу.

– Не стоит так говорить, барыня, – сказала, осматриваясь по сторонам Варвара.

– Чего уж мне бояться-то… Но ежели так окажется, то так и поступлю.

Пошла на поправку хозяйка, хозяин и дальше к Варваре наведывался. Феня злилась, но кулаки не сжимала. А живот у Варвары все больше и больше становился.

Елена Ивановна совсем окрепла и, кажись, боль свою оплакала и пережила.

Феня плела из соломы и лоскутков, оставшихся от платья, что ей матушка сшила, куклу для своей сестренки. Солнце уж совсем разогрелось, лето выдалось жарким.

В поместье все было тихо и спокойно, а все потому, что барин по делам в столицу уехал аккурат после того, как жена его мертвеньким разродилась.

– Принесла нелегкая, – шепнула одна из баб, что во дворе прибиралась, завидев еще издалека барина своего, и перекрестилась.

Елена Ивановна с сыновьями вышла во двор встречать мужа: старший, Кирилл, что был уже выше матери, держал на руках самого младшего брата Мишутку, которому только-только два года стукнуло.

– Брось его на землю, мужик он или как? – грубо буркнул отец вместо приветствия и прошел в дом, не уделив своему семейству и минуты внимания. Елена Ивановна посмотрела на Кирилла, давая ему понять, что не стоит сейчас трогать отца.

Обедая, барин клял всех вокруг себя, что, мол, распустились без него тут все. И бардак непомерный, и сыновья его в баб деревенских превратились, и женушка его мрачнее тучи стала. Не то, что столичные девки.

– Ну и оставался бы в своей столице, – грубо сказала барыня и встала из-за стола. Филипп Евстафьевич ударил кулаком по столу, отчего маленький Миша заплакал, а Кирилл, сидевший подле брата, встал резко и уставился на отца.

– Чего вылупился, сосунок? – закричал на него отец. – Не смей уподобляться этой бабе! Ты – мой сын, ты мужик! Ты – Щукин!

Но Кирилл, не слушая отца, взял на руки брата и пошел вослед за матерью, а за ним и трое остальных мальчишек. Барин за семейством не пошел: никак устал с дороги. Пил только много. Одну за одной чарку опрокидывал, закусывая жареным мясом и об сюртук руки вытирая.

Изрядно набравшись, побрел он в коморку к Варваре, не желая видеть свою бледную женушку. Дверь была заперта, но барин выбил ее ногой. Варвара сидела на своей кровати и что-то шила, рядом висела все та же зыбка, Еленой Ивановной подаренная.

– Барин, – сказала она, вставая с кровати, – нельзя, барин…

– Молчать! – закричал он, снимая грязными руками перепачканную свою одежду. – Молчать, я сказал! Или я уже не хозяин в своем доме?

– На сносях я, Филипп Евстафьевич… на сносях. Нельзя мне…

– Зато мне можно, – продолжая напор, кричал барин.

– Но ведь это же и ваш ребеночек тоже, – чуть не плача, умоляла Варвара, – нельзя, барин, никак нельзя…

– Ты смеешь говорить мне «нельзя»?! – закричал он и ударил Варвару по лицу. Та упала на койку, губа ее тут же лопнула и распухла. – Да кто ты такая? Ты – обычная крепостная, моя собственность, и что я захочу, то с тобой и буду делать. Ты гляди, «нельзя» она мне говорит!

Варвара плакала, когда барин всем своим здоровым телом навалился на нее. Никто из других крестьян, что жили в поместье барина и были на тот момент рядом, ей не помог. Да и что бы они сделали против и без того злого хозяина, да к тому же пьяного и обозленного на всех и вся?