Баблия. Книга о бабле и Боге

Полчаса он кружил по городу, пока адреналин из крови испарялся. А когда улетучились последние остатки, остановил машину. С удивлением обнаружил, что припарковался на Патриарших, напротив пруда почти. Нечто вроде утробы материнской было для Алика это место. Вырос он здесь, родители за углом жили, каждый поворот в крови отпечатался. Инстинкт собачий притащил его сюда, как заблудившегося щенка. В нору, домой, в убежище. Он вышел из машины и через минуту оказался у воды, нашел скамейку, не сильно припорошенную снегом. Сел, закурил. Мимо проходили родные с детства, полусумасшедшие патриаршии чудики. Бабка Пульхерия ковыляла, ругаясь. Удивительно, но она и двадцать лет назад была бабкой. Сколько он себя помнил, ходила вокруг пруда, зимой и летом в шерстяных перчатках с обрезанными пальцами, кормила наглых голубей белым мякишем, бормотала под нос: «Бим бомы, кондомы, донкихоты гребаные. Все загадили, загладили, Сталина на вас нет. Суки, и тянут, тянут руки облезлые. Христа ради не боятся, руки суют. Много вас, тьма, тьма тыщ. А ну, кыш, кыш, кыш, хулиганы…»

И сейчас шла бабка, погрузившись в свое безумие, не замечая ничего кругом. Дежавю. Все прежним осталось, только он, Алик, вырос. Неизвестно во что… Бабка замерла напротив и уставилась на него неожиданно осмысленным взглядом. Обрадовался он ей почему-то. Спросил нежно:

– Здравствуйте, бабушка Пульхерия. Вы меня помните?

– Я помню, помню, я как домна помню огонь. И не дома помню. Вонь, вонь, вонь повсюду, нет житья московскому люду от хачиков. Я помню, помню, чистых мальчиков помню, хороших мальчиков. Выросли мальчики в зверей, вот и думай теперь. Тока опасайся кусачего, ток бьет мальчика. Злой ток. Ничего не осталось. Только ток-бог, гоп-бог, бог-ток. Жалость-то какая, жалость, жалость. Жалость жалица терпи, не нравится – терпи, впереди кыш хулиганы, наганы, Сталин на коне, кышь, мышь, молоко во мне, коконы, кышь…

Бабка окончательно сбилась на бред, глаза ее погасли, она развернулась и побрела дальше, бормоча околесицу.

«Господи! – взмолился Алик. – Куда ведешь ты меня? Что показать хочешь? Я тупой, я не понимаю. Устал я. Покоя дай мне, оставь меня в покое, хоть на месяц. Не соображаю я ничего. Ну зачем я тебе сдался? Посмотри, сколько людей вокруг. Им помоги или накажи. Но меня зачем мучаешь? Убей, если хочешь. Только отстань. Я на все согласен. Лишь бы покой. Недостоин я твоих усилий. Другими займись. Дай дожить спокойно. Пожалуйста!»

Защипало в носу, жалко ему себя стало до судорог, до спазмов мышечных.

…Сорок лет. Семья разрушилась, с работы выгнали. Деньги то ли есть, то ли нет. Непонятно. Профессия то ли есть, то ли нет. Непонятно. Любовь и та под сомнением. То ли существует, то ли… Пользы он никому не приносит. Делом настоящим не занимается. Смысла в жизни и крупинки не нашел. В тюрьму могут посадить. Убить могут. А еще он с ума сходит. Или не сходит. Опять непонятно. Помочь он никому не в силах, а навредить легко. И не просто людям, а самым близким. Семье, детям, Ае, миру своему. Неутешительный итог получается. Выходит по всему, что лучше бы его и не было на свете. Для всех было бы лучше… а он есть, к сожалению. Он есть, а выхода нет».

«Ну что мне утопиться? – подумал Алик. – Вот разбежаться и прыгнуть в любимый с детства водоем. Так не получится. Глубина здесь маленькая. Сам в детстве проверял. И это у меня не получится…»

Зазвонил телефон в кармане. Кому-то он еще нужен был в этом мире. Конкретно, старому другану Семе нужен был.

– Это ты или не ты? – серьезно и даже с пафосом спросил Семка.

– Сам не знаю. Ты не представляешь, как в кассу вопрос. Важнее всего он для меня сейчас.

– Ты. Узнаю законченного пессимиста, самоеда и гробокопателя души своей огромной. А я уж испугался. Еду мимо Патриарших, смотрю – башка знакомая торчит из-за скамейки. Алик, думаю. Но что делает в будний день всемирно известный жулик в столь культовом месте. Воланда ждешь? С нечистой силой бизнес замутить собираешься?

– Это идея. Нечистая сила forever, а то чистые силы помогать мне не торопятся в последнее время.

– Так. Что-то ты мне не нравишься сегодня. Встал, развернулся и в машину. Я как раз отобедать собираюсь здесь недалеко. С нашим общим корешем Федькой Вагановым, между прочим. На тему размещения бондов моей конторы. Но это не важно. Чище нас с Федькой в этом Содом-сити тебе все равно не найти. Короче, встал, кругом, марш.

«А почему бы и нет? – подумал Алик. – Судьба это. Точнее, и это судьба».