Баблия. Книга о бабле и Боге

Они сидели в открытом кафе под белым, колышущимся на морском ветерочке тентом и пили удивительно вкусный, беспохмельный, как здесь водится, коктейль. Набережная бурно отстраивалась после недавней катастрофы. Блестела новенькая плитка под лучами солнца, зеленела свежо постеленная травка, и люди, казалось, тоже сияли. Поражали Алика своим спокойствием и безмятежностью. Не Москва, не менты, не зима серая. Сиди, вроде бы, радуйся, на море зеленое любуйся… Не получалось у него. Только расслабился, на волосы Аи медные, ветерком перебираемые, залюбовался. Только вдохнул полной грудью солено-сладкий морской бриз, как тоска накатила кирпичная и стыд. Он здесь, на море, коктейли попивает с девкой любимой, а они там… одни, в зиме, в проблемах, и защитить их некому. Смысл необходим дополнительный. Искупительный смысл, оправдывающий предательство невероятное и подлость.

– Я так рада, – промурлыкала, жмурясь на солнышке, Ая. – Я так счастлива, что ожил ты. Я знала, я верила, и ты ожил. Посмотри, какой прекрасный мир вокруг. Это ты его создал. Спасибо тебе от имени всего человечества. Прекрасен ты, любимый, как мир этот. Мы верим в тебя, и ты в себя поверь, пожалуйста.

– В меня много кто верил, – ответил он угрюмо. – Не принесло это никому счастья. Детей даже своих защитить не сумел. И вам от меня одни неприятности.

– Мне, положим, от тебя приятность одна. Во всех смыслах…

– Тебе да. И то…

– Не, одна приятность. А если ты о людях погибших, не переживай. Люди дохнут по поводу и без. Они вообще смертные. Тебе ли не знать. Это же ты основной закон бытия выдумал.

– Какой закон?

– Как какой? Закон сохранения энергии и жизни. «НИЧТО НЕ ИСЧЕЗАЕТ В НИКУДА, НО ВСЕ БЕРЕТСЯ ИЗ НИОТКУДА». Меня еще в школе заставляли его зубрить, на уроках философии. А что касается твоих детей… я думаю, их этот закон тоже касается.

– Что?! – Алик задохнулся от возмущения. – Да как ты смеешь о детях так говорить! Что ты понимаешь? Ты их мизинца не стоишь. Сука! Прошмандовка долбанутая!

– Ну, вернись к ним тогда. Кто тебе мешает? Я тебя не держу.

Он захотел ее ударить. Сидит тут, о детях его рассуждает спокойно. Как будто кролики они подопытные. О его, Алика, детях! Вскочив с пластмассового стульчика, он поднял легкий пластиковый стол и собрался опустить его на тупую башку Аи. Она даже не шелохнулась. Смотрела на него благожелательно, полностью уверенная в своей правоте. Улыбалась, как мать дитю расшалившемуся. И красивая была очень. И любимая…

– Ты, ты мешаешь, – осторожно опуская стул, выдохнул он. – Ты жизнь моя. Ты дети мои и родители. И решено, и хватит. Я тебя очень прошу, хватит. Больно мне. Не надо детей трогать. Я же человек все-таки…

– Вот уж нет, дорогой. – Ая нахмурила брови и стукнула кулачком по столу. – Вот уж нет! Не будет у нас с тобой мещанства и приличий всяческих. Я острые углы обходить не привыкла. Пускай другие обходят. Я с ним как с богом, а он человек, видите ли. Больно ему… Хорошо. Хочешь по-человечески? Давай по-человечески. Ты пойми, я против твоих детей ничего не имею. Я тебя люблю, а значит, и их тоже. Но они же люди. Как и все. И законы непреложные их, как и всех, касаются. Пойми, никто никому ничем не обязан. Я не обязана тебе, ты не обязан мне. Дети родителям ничем не обязаны. Почитай отца и мать своих, люби детей, возлюби ближнего. Это же не законы, а констатация факта. Это так естественно для человека, что даже не обсуждается. Люди для себя все исключительно делают. Любят, почитают. Им самим так лучше. Ненавижу, когда матери говорят подросшим детишкам: «Я на тебя всю жизнь положила, а ты…» Вранье и лицемерие. На себя она жизнь положила. Ей так нужно было, а не детям несмышленым. Самое страшное преступление, которое может совершить человек, это преступление перед собой. Перед тем, что бог в него вложил. А дети, жены, друзья, обстоятельства, предательства – чушь собачья. Самооправдания дешевые, чтобы замысел творца не выполнять. А потому что трудно, тяжело, через боль, как мы с тобой выясняли. Зачем, думаешь, большинство на семьях зациклены? Просто творец милостив, щадит он человеков слабых. Большинству не по силам смысл иной, чем дети – родители. Хорошо, вот, пожалуйста, пользуйтесь. Но ты другой. Тебе по силам. Иначе не разговаривали бы мы здесь с тобой. Ты сам творец вообще-то. Очнись. Не совершай грех единственный смертный. Не предавай себя, пожалуйста!

Странно, но после гневной отповеди Аи Алик приободрился. Нет, боль никуда не делась. И ощущение собственного предательства никуда не испарилось. Но жить стало чуточку легче. Чувство направления верного возникло. Вот только бы еще смысл найти в мире, им созданном. Смысл… будь он неладен трижды.

– А где он, смысл, Ая? – сросил Алик с надеждой. – Где он? Большой и великий, который оправдает все, боль мою искупит и свинство. Не вижу я его. Подскажи, помоги. Научи, что делать. В мире своем, откуда сюда явился, я знал. Там проблемы были, неприятности. Я решал их как мог. Не всегда получалось, но я пытался. Занят был по горло. А здесь чего? Какие проблемы могут быть у бога? Какие неприятности? Что мне здесь делать вообще?

– Ни фига себе! – изумилась Ая. – Вот это номер! Слыхала я о разных богах. О добрых, о злых, о кровожадных. Но чтобы бог – лентяй, бог – идиот? Это впервые. Ты все-таки уникальный, любимый. Посмотри по сторонам, пожалуйста. Что видишь?

– Что? – озираясь, спросил он и сам ответил: – Море, солнце, город. Ну, кафе еще. Коктейль вкусный на столе стоит, тебя вижу.

– Да-а-а, мужики все же дебилы, – снова поразилась Ая. – Даже боги. Мир это твой, который ты создал! Думаешь, он совершенен? Думаешь, в нем проблем нет? Дворники нужны, чтобы улицы убирать. А бог для чего? Догадайся с трех раз.

Алик догадался с первого раза.

«Черт подери, – подумал. – Я действительно дебил. Бог – это ведь работа на всю жизнь. Контракт бессрочный. Вот и смысл нашелся».

– Слушай, – деловито спросил он. – А ты не знаешь, где тут ближайшее компактное скопление миниумов?

– Любимый, ты не совсем безнадежен. IQ на границе нормы, конечно… – Ая замолчала, а потом, залихватски улыбнувшись, продолжила: – Но все же чуть выше границы, наверное…

Они встали и направились по новенькой плитке набережной в сторону городских окраин. Тащиться по жаре было лень. Алик взял Аю за руку. Крепко сжал ее. Через мгновение они оказались в квартале миниумов.