Баблия. Книга о бабле и Боге

В комнате Сашки все напряженно ждали их возвращения. Жена, уткнувшись в шею дочки, истово молилась о скором окончании обрушившегося на нее кошмара. Дочка гладила ее волосы, гордилась лихо объегорившим мента папой, жалела читающую молитвы мать и радовалась одновременно, что похожа она все-таки больше на отца по характеру. Хотя мать и добрее. Омоновцы под масками ехидно улыбались и тоже радовались, что униженный на их глазах большой чин из МВД не увидит их улыбок. Двое в штатском грустили, представляя во всех подробностях, как выспится на них полковник после пережитого.

Когда зашли в комнату, все дружно встали. Алику захотелось произнести торжественным голосом: «Встать, суд идет». Сдержался, не произнес. Вместо него заговорил мент:

– Концерт окончен, – голосом конферансье объявил он. – А точнее, первое отделение концерта. Антракт до завтра. Все уходим.

В дверях сразу образовалась небольшая пробка. Двое омоновцев зацепились автоматами и смешно позвякивая, попытались протиснуться в проем. Сзади напирали остальные.

– Клоуны, – презрительно прошипела им в след Сашка.

Полковник услышал. Повернулся резко, подошел к ней и тихо, чтобы коллеги не разобрали слов, сказал:

– Да, клоуны, только люди, глядя на них, писаются не от смеха, а от ужаса. Вот такие страшные русские клоуны. А папка у тебя в том же цирке эквилибристом трудится, на проволоке танцует без страховки. Ты за него лучше переживай. Ладно, девочка?

Дочка благоразумно промолчала. Мент постоял несколько секунд, как бы ожидая возражений. Не дождался, подошел к Ленке и громко произнес официальным, утрированно бюрократическим тоном:

– Возможно, произошло недоразумение. Завтра все выяснится. Если все пойдет, как мы с Алексеем Алексеевичем надеемся, вам будут принесены извинения. Честь имею.

Он четко, по-военному развернулся кругом и почти строевым шагом покинул квартиру.