Баблия. Книга о бабле и Боге

– А я сам такой. Меня тоже били. Посильнее тебя били. И я бил. Сперва думал, сдачи даю. А потом понравилось. Решил с волками жить – по-волчьи выть. А если уж выть, так лучше всех. О, ты не знаешь, как я художественно вою. Высокохудожественно. Многого достиг, поднялся. Только волки кругом позорные. И я в стае не последнее место занимаю. А потом расхотелось мне с волками бегать, и я вспомнил, что другим родился. И для другого. Но жизнь, сука, она заставляет бегать. Поэтому то помню, то забываю. Вот сейчас вспомнил почему-то.

Наташа встала на цыпочки и потянулась к Алику. Начала целовать его в шею, в подбородок, гладить. И он сгреб ее и тоже стал целовать. Вытащил из кружевного лифчика груди, прильнул к ним, задрал юбку, завалил на стол.

– Да, да, Аличка, давай, трахни меня. Ты умный, сильный, ты мой авторитет. Трахни, пожалуйста.

Слова Наташи сначала резанули слух, потом отрезвили и заставили задуматься. Он застыл, так и не сняв до конца трусы с девушки. Трахни? Авторитет? Какой он, на хрен, авторитет? Она что, не поняла ничего? А он? Тоже хорош. Слова пафосные говорил, душевный стриптиз устраивал, и все для того, чтобы отыметь ее на столе. Так она и так была готова. Для нее все еще лучше сложилось. Не по щекам пухлым он ее отхлестал, не по попе белой, а прямо в мозг ударил. Сладостнее это и извращеннее. Авторитет?! Дешевка он слабовольная, а не авторитет. Душу на дырку чуть не поменял.

– Наташ, извини меня, что-то я увлекся. Неправильно ты меня поняла. Да я и сам неправильно себя понял. Прости.

– А? Но… Я… Так…

Произнеся несколько междометий, девушка на секунду замерла, потом слезла со стола и начала абсолютно спокойно, даже с достоинством приводить себя в порядок. Надела трусы, подтянула чулочки. Заправила пышную грудь в кружевную сбрую. Без истерик, без слез, равнодушно, как будто на работу собиралась. Потом открыла сумку, вытащила что-то похожее на ком ваты, вытерла им лицо, стала накладывать косметику. Все действия производила точными экономными движениями, в абсолютной тишине. Ее спокойствие поразило Алика и испугало. Он чувствовал, что вот-вот должен произойти взрыв. И произошел. Закончив дела с макияжем, Наташа протянула ему руку и холодно произнесла:

– До свидания, Алексей Алексеевич, извините, что отняла у вас много времени.

Он на автомате пожал ладонь и в этот момент получил такой мощный удар коленом по яйцам, что был вынужден сесть на корточки, упереться руками в пол и хватать перекошенным ртом воздух, не желающий идти в легкие.

– Слабак ты, Алик. Все вы крутые, когда языком треплете. А как до дела доходит, сопли жуете. Не волк ты, а песик ласковый. И сожрут тебя. И правильно сделают. Туда тебе и дорога. Тоже мне чудовище. «Я злой и страшный серый волк, я в поросятах знаю толк». К жене иди, пусть она тебе слезки вытирает да письку короткую облизывает. Да, короткую, а ты думал, у тебя золото партии в штанах спрятано? Все вы так думаете. «Мир злой, ветер холодный, синдром Стокгольмский». Чушь. Мир справедлив, и каждый в нем получает по заслугам. Достойных только мало, одни маменькины сыночки да дуры романтические, долготерпеливые. Вот и живут хреново. Я думала, ты мужик настоящий. Влюбилась почти. Решительно ты меня в прошлый раз взял, дерзко. Как право имеющий. Без денег, без букетиков и всей этой лапши развесистой на глупенькие ушки. А ты обосрался сразу. «Вспомни, какой была, какой стала». Всегда я такой была. Всегда хлюпиков ненавидела. Недостоин ты меня.

Алик стоял, скорчившись, на коленях и старался заглотнуть побольше воздуха. Видел только Наташины бежевые туфельки на шпильках. Слова доносились сверху. Он смутно понимал их смысл. Но то, что понимал, ужасало. Казалось, сама Вселенная с ним разговаривает. Холодная, жестокая и справедливая. И он маленький такой перед ней, беззащитный и действительно с короткой писькой. Куда ему письками меряться, со Вселенной-то?

– Чего мычишь, яички у мальчика заболели перепелиные? Больно мальчику стало, да?

Он попытался ответить, но не смог. Захрипел что-то нечленораздельное.

– Не переживай, не понадобятся тебе яички больше. Ни к чему они тебе. Ублюдков слабохарактерных плодить. Адью, размазня. До новых встреч в эфире.

Алик увидел быстро удаляющиеся бежевые лодочки. Услышал звук хлопнувшей двери. Еще раз попробовал ухватить неподатливый воздух. Зарычал от натуги. И получилось. На четвереньках с трудом дополз до кресла. Кое-как забрался на него. Яйца болели нереально сильно. Фантастически сильно болели яйца.

11 Разборки

Как всегда, без доклада секретарши, даже не постучавшись, в кабинет вошел Михай. Заведено так было между ними. Какие стуки и доклады между друзьями-братьями могучего ордена среднерусских пильщиков. Стучат братья обычно в другие места, да и докладывают туда же. Алик, позеленевший от боли, сидел в кресле, руки его были скрещены ниже пояса, как у футболиста, стоящего в стенке. Хитроумный Михай, встретив злобно выбегающую из кабинета Наташу, сразу все понял. Из-за привычки видеть только самые темные стороны мироздания, понял все в точности до наоборот.