Баблия. Книга о бабле и Боге

Они с Михаем. Алик заискивает, совсем расклеился, чуть ли не позу покорности принял. Покровительства просит. Ликование. Михай счастлив. Такой большой, холеный, вальяжный и правда талантливый парень. А под ним. А сломал он его. Хрустит под ногами. Хорошая опора будет, если правильно пользовать. А это значит, что стал Михай выше. Еще выше. Никакие бабки такого счастья не принесут. Как этот хруст. Упоительный хруст сильного мужика под подошвами ботинок не совсем мужского 39 размера. И вдруг…

– …Шефа такой аргумент убедит? Может, и не нужно мне с авансцены уходить, за твоей широкой спиной прятаться?

Сказал и улыбнулся так гаденько. Покровительственно. Как взрослый дядя, объясняющий несмышленому юнцу правила обращения с девками. Унизил. Надругался. Изнасиловал почти. Указал на место у параши в пищевой цепочке. Суууууууука. Господи! Ну почему с ним, с Михаем, всегда так? Мало ему шефа, еще и этот мордой в дерьмо окунает. Почему все вокруг такие большие, а он такой маленький? Нет в нем лихости, размаха, стати удалой молодецкой. Ну и что? Зато есть другое. Чего у больших не хватает. Ум, изворотливость, терпение, воля. Понимание момента и природы людской гнилостной. И не позер он, как они. И ведь работает. Тихой сапой, постепенно. Там увернулся, тут отщипнул, этого сделал, того подмял. И уже большой, почти большой. Как эти. Даже больше… И все равно найдется падла, место укажет. Рост истинный обозначит.

Сволочь, сидит, лыбится, самолюбие свое безразмерное надрачивает. Пользует его, Михая, а сам ничтожество. Не способен больше ни на что. Все они, большие, не способны. Терпения у них не хватает. А он может. Он созидатель. Он все вытерпит, все говно мира выхлебает, но сделает. Всех сделает. И этого статного, на две головы выше его, ублюдка сделает. Будет еще в ногах ползать и пятки лизать. Будет, будет, будет…

Экран меркнет. Появляются уже знакомые буквы. Они сразу большие, густого темно-бордового цвета. По краям букв пылает белое пламя.

БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ. СУКА. БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ НАВЕЧНО.

Надпись тяжело и нехотя отрывается от экрана. На этот раз буквы разматываются не в нити, а в толстые кровяные канаты. Они никуда не летят. Неторопливо группируются вокруг Алика и начинают его душить. Обвиваются вокруг головы и сжимают мозг. Туго. Туже. Совсем туго. Он задыхается, умирает. Мутная зеленая вода перед глазами превращается в черную непроглядную жижу. Последнее, что он видит сквозь темнеющую, спрессованную воду, – это знакомая фигура Антуана. Он корчится в конвульсиях и смешно дрыгает ножками. Глаза его наливаются кровью, становятся красными, как бордельные фонари, а потом лопаются. Мир окончательно темнеет и исчезает. Нет ничего…