«Скрипнул сверчок за печкою,
Месяц встает над речкою,
Там-тара-тата-тата,
Уммммм-уууу-ммммм…»
Алик видел испуганных деток. Больше, чем видел. Был ими. Чувствовал. Всех чувствовал. Старых, молодых. Хороших и не очень. Тысячи похороненных заживо людей бились в нем, молились, проявляли чудеса благородства, мочились под себя от страха. Умирали. Унеслась куда-то заснеженная Москва. Нереальной показалась со всеми своими проблемами, миллионами и кидками. Смешной, как мультик про Cупермена. Одна реальность существовала на свете – эта. И сотворил он ее сам. Душонкой своей крошечной. Из-за химер московских, яйца выеденного не стоящих. Не из-за чего.
Алик упал на колкие камни. Расцарапал ладони, разбил колени, не замечая боли, стал колотиться головой о бетонную плиту.
– Блядь, блядь, блядь, падла, блядь, тварь, сука, блядь…
Произносил бранные слова и с силой опускал лицо на бетон. Разбить хотел башку свою тупую, сотворившую весь этот ужас. Уничтожить себя побыстрее. Когда подбежали солдаты, он был весь в крови. Полголовы – фарш сочащийся. Другая половина еще страшнее. Солдаты пытались его скрутить, но не могли.
– Уйдите, отпустите, – кричал, вырываясь. – Это я, я, я, я, я…
Он царапал им лица, кусал пальцы. Пристрелили бы они его, как собаку бешеную, в конце концов. Если бы не мысль, с трудом, сквозь охватившее Алика безумие, скакнувшая к нему в голову. Он на секунду закрыл залитые кровью глаза. А когда разлепил веки, мир изменился. Солдаты впали в ступор и отпустили его. Он тоже перестал кричать. Завороженно смотрел перед собой.
Обломки разрушенного города медленно поднимались вверх. Бетонные плиты, куски стекла и покореженной арматуры зависли в воздухе, а потом неторопливо двинулись к черно-оранжевому ночному небу. Тихо стало очень, вертолеты куда-то подевались, только шуршание камней было слышно да сломанные железяки позвякивали колокольчиками ангельскими. Динь-дон, динь-дон. К переливам примешивался звук шлепающихся капель. Мелкий дождик усилился, в ливень превратился, в водопад. Полминуты всего потоп продолжался. Прекратился внезапно, как будто вентиль перекрыли. Пожарища потухли. Висящие обломки окутал пар. Нереально красиво. Прах величественных небоскребов парил в белой дымке недалеко от земли. И продолжал подниматься выше. Словно почести последние отдавали городу. Хоронили по неведомому, но древнему и значительному ритуалу. Солдаты вокруг Алика шепотом читали молитвы, некоторые молча плакали. Другие просто стояли с изумленными лицами, не в силах поверить в происходящее. Из провалов, возникших на месте улетающих в небо руин, начали появляться люди. Всплывали, как подбитые субмарины, и зависали над землей. Покачивались. Вели себя тихо-тихо. Смотрели на удивительную картину расширившимися круглыми глазами. Молчали, вздыхали судорожно. Около минуты ничего не происходило. Застыли все, как мухи в янтаре. На фотографию стали похожи. Чудо парализовало людей. И Алика парализовало, хоть он его и сотворил. На все у людей припасены в загашнике ответочки. Бьют – беги, дают – бери, больно – кричи, нужно – проси. А тут чудо… то, чего быть не может по определению. Что делать? Куда бежать? И просить что?
В тишине раздался неожиданно звонкий мальчишеский голос:
– А я же говорил. Я говорил тебе. Прилетит Супермен и нас спасет. А ты не верила. Видишь теперь, видишь, видишь?
Мальчишка громко и счастливо рассмеялся. Расколдовал как будто людей. Отомри, сказал. Забегали спасатели, застонали раненые. Жизнь, почтительно поприветствовав Чудо минутой молчания, двинулась дальше.
Алик бегал вместе со всеми, подкладывал руки под висящих в воздухе людей. Снимал их, как ценные книги с библиотечных полок. Осторожно. Бережно. Всем говорил одни и те же слова:
– Простите. Терпите.
Многие пугались его окровавленной морды. Старушка, божий одуванчик, ткнула сухеньким кулачком в нос.
– Уйди, вампир проклятый, – сказала, дребезжа и покашливая.
Благообразный джентльмен в дорогой шелковой пижаме визжал и размахивал руками.
– Уберите от меня этого придурка! Он меня всего кровью забрызгал! Уберите его немедленно!
Солдаты попытались уложить Алика на носилки, оттащить в сторонку. Он не давался. Кричал.
– Я в порядке, в порядке. Хорошо мне, отлично.