Баблия. Книга о бабле и Боге

– …Влюбиться в женатого бога. Нет, это только со мной могло произойти. В женатого! В бога! С тремя детьми. С кучей любовниц. Жулика и афериста к тому же. Круто! Это вот я удачно оказалась в нужное время в нужном месте. Ая – чемпионка Вселенной по везению. Ой, господи, что же делать, за что мне это все, господи, за что?

– Это ты ко мне обращаешься? – осторожно поинтересовался Алик.

Причитания Аи продолжались уже минут пять. Реакция на его рассказ у нее получилась, с одной стороны, вполне традиционная, бабья в кубе. А с другой стороны, невероятная совсем. Никакого почтения к его божественному статусу. Как будто он мужик самый обычный. Обидно даже немного стало.

«А я и есть самый обычный, – с неохотой, но все же согласился Алик. – Самый что ни на есть обыкновенный человек. Обстоятельства просто необыкновенные кругом».

– Ты меня о чем-то спросил? – отвлеклась наконец от жалоб на судьбу Ая.

– Я спросил, ко мне ли ты обращаешься, когда к Господу вопиешь?

Она задумалась. Посмотрела на него жалостливо, как на убогого. С недоверием. Типа – и этот хлюпик дистрофичный вес рекордный поднял?!

– Выходит, что к тебе, – сказала. – А вообще фигура речи это. Господи, скажи, господи, прости, господи то, господи се…

Она запнулась на мгновение, еще раз с сомнением взглянула на него, положила руки на стол и продолжила:

– Прости меня, конечно, но не ассоциируешься ты у меня с фигурой речи этой. Не складывается у меня в голове ничего. Ты – и бог… Как это быть-то может? Хотя, если подумать, если подумать…

Ая начала грызть ногти, по-детски совсем. Мило. Иногда украдкой бросала короткие взгляды на него. Шептала что-то неразборчиво под нос. Вдруг ойкнула и закрыла ладошкой рот.

– Поняла, – прошептала. – Я все поняла. Ты и правда бог. Меня всегда удивлял мир. Нелогичный он. Всего в нем намешано. Говна много, но и хорошее есть. И вперемешку все так. Что и отделить одно от другого не получается. Даже в самой себе отделить не могу. Тут вроде святая, а вот тут уже сволочь конченая. А убери сволочь, и святость пропадет. Вросло все друг в друга, не оторвать. И заповеди еще эти странные. Не убей, не укради, не возжелай жену ближнего своего. Что значит ближнего? Дальнего, значит, можно? Не вари козленка в молоке матери его, в носу не ковыряйся. Как будто стебется кто-то над нами. Постмодернизм как будто. А ведь древние заповеди. Тогда не то что пост-, тогда и модернизма не было. Или герои литературные. Самые любимые у людей – жулики и аферисты веселые. А как же тогда «Не укради»? Почему любить можно одного, а спать с другим? И удовольствие получать, и прощать себе это удовольствие. Почему убийца и маньяк вдруг спасает ребенка тонущего? Режет кишки женщинам, а после идет по набережной и спасает ребенка. Как это может быть вместе, в одном человеке?

Ты – ответ. Ты – бог наш. Ты – мошенник, сволочь, святой, похотливый, грязный, добрый, жадный, подлый, чистый, хитрый и наивный. Это все ты. А мы по подобию, по образу твоему. Что теперь сделаешь, если образ такой… И знаешь, я люблю тебя. Люблю и прощаю. Господи, как я тебя люблю! Иди ко мне, господь мой жалкий, господи мой слабый. Иди, я успокою тебя, я дам тебе силы…

Ая уселась на каменный пол, привлекла к себе Алика, положила его голову себе на колени, стала гладить его, целовать волосы, шептать ласково: