Баблия. Книга о бабле и Боге

– Я знаю, я все знаю. Мы – как ты, поэтому знаю. Рвет нас на части, а тебя рвет в миллиард раз больше. Знаю. У тебя свой мир, жена, дети, за деньгами гонка. Ты как мы, но еще и за нас отвечаешь. А ты всего лишь человек, у тебя тоже душа есть. Больно ей. Я знаю. Ты человек и бог одновременно. Это тяжело очень. Невыносимо. Я знаю. Потерпи, милый. Потерпи немножко. Теперь у тебя я есть. Теперь легче будет. Я знаю, знаю…

Алик лежал на холодном полу и чувствовал затылком тепло ее ног. И руки мягкие чувствовал, и дыхание. Разогревалось что-то внутри, размораживалось. Словно снял неудобную, сковывающую движения одежду, и задышало тело. Только не тело дышало. Нечто более важное, чем тело… Мягким стал он, расслабился. Как будто был он солдат, домой с войны вернувшийся. Вот его дом. Эта девушка странная – его дом. Отечество его, за которое и жизнь отдать не жалко. Только здесь понимают и любят, только здесь. И не страшно быть мягким, и теплым быть можно, и добрым, и… Он задышал часто, и что-то горячее, бывшее еще совсем недавно ледышкой колкой, вытекло из его глаз.

– Да-а-а, – выдохнул он сквозь слезы. – Ая я, я, я люблю те…

Договорить не смог. Разрыдался. Очень легким стал внезапно. Как перышко. Невесомым почти. Хлопнуло открытое окошко. Ворвался в комнату ветерок нежданный и закружил, завертел его. Оторвал от любви случившейся и понес к облакам серым, а потом еще выше и еще, в сгусток тьмы, в ничто обжигающее.

Часть 4 Бег

15 Опять

Капли пота холодного скатывались по спине, застревали в волосяной косичке на позвоночнике, снова наворачивались и катились вниз. Бело-серая хмарь – и метелью-то назвать нельзя, хмарь именно – кружила за окошком. В гостиничном номере установился сумрак. Не закат, не рассвет, обыкновенный зимний московский сумрак.

«Сумрак – это сокращение, наверно, – неизвестно с чего догадался Алик. – Су, точка, мрак. Сумма мрака каждого из московских жителей. А в результате получается один большой, с октября по апрель, СУМРАК. Сами создали, сами живем, за грехи свои расплачиваемся. И не потому в Испании солнечно, что широта другая. Люди там другие, вот солнышко и блестит. И в Либеркиберии блестит…

Упомянув мысленно Либеркиберию, он осознал, откуда вывалился в тоску казенного гостиничного утра. Аю вспомнил, пальцы ее хрустальные, оранжерею, среди деревьев продавленный диван. Воспоминания цепляли друг друга, словно падающие доминошки. Банкир – работа – сделка – кидок банкирский – жена – дети – Наташа – друзья – шеф – Михай – Планка недостижимая. Алик сидел, голый и мокрый после душа, в себя приходил, личность свою структуировал. Вот он, не бедный вроде чувак, сорока примерно лет… И есть у него все: семья, работа, дети, деньги. Проблемы тоже, конечно, есть. Счастья только нет. Но это ничего. Не он первый, не он последний. Подумаешь, счастье, и так много всего есть. Складывалась почти картинка, еще чуть-чуть, казалось, и сложится.

– А куда Аю девать? – задал он себе вопрос. – Либеркиберию куда? И сущность мою, якобы божественную?

Структурировал, структурировал, да не выструктурировал. Смешались доминошки, сгрудились в кучу хаотичную. В голове замелькал одуряющий сюрреалистический клип.

…Руины висящие. Вздыбленное море. Совещание с шефом в туалете. Жена, упрекающая в каких-то грехах. Антуан окровавленный. Зал черный с искалеченными им людьми. Женщина в воде, коляска, разрубленная куском стекла. Драка в караоке. Разводки и интриги на работе. Бешенство, когда банкир его кинул. Люди, висящие между обломками небоскребов. Мечта о веселой багамской старости. Жажда денег. Похоть черно-красная. Наташа в слезах и сперме, тушь ее, потекшая на лице, и Ая – рыбка золотая, без которой дышать невозможно…

Клип не кончался, по кругу шел, на пытку становился похожим. Эпизоды сменяли друг друга со все более возрастающей скоростью, а время самих эпизодов сокращалось, сжималось в мгновения трудноразличимые, в пятна цветные. Пляска пятен окончательно добила Алика. У него закружилась голова, он потерял равновесие и упал на темно-синий с белыми прожилками ковер.

Не получилось у него сложить себя по кусочкам, и даже подумать, почему не получилось, не получилось. На прикроватной тумбочке, противно вибрируя и заливаясь бодрыми технотрелями, запрыгал секретный мобильник. С трудом приподнявшись, задевая задом острые углы кровати, он пополз на карачках к надрывающейся трубке.

«Душевные метания – это, конечно, хорошо, – подумал. – Но надо решать, как из дерьма случившегося выруливать. Труба зовет».

Труба звала подозрительно ласковым голосом Михая.

– Здравствуй, дорогой, – промурлыкал телефон. – Как самочувствие, как настроение? В пробке небось стоишь?

– Стою.

– А почему на общедоступный мобильник к тебе не прозвониться?

– Батарейка села.