Бабочка

– Ало? Томочка? Посмотри-ка по 6-й палате список – Вика Зайцева… Да. К ним тут пришел один… Ага. Хорошо. На месте? Ладно. Паспорт с собой? – спросила она у Андрея Михайловича.

– Да, конечно, вот. А, нет…

Посетитель принялся хлопать по карманам в поисках паспорта, но дежурная, бросив трубку на рычаги, махнула рукой:

– Проходите! Лестница там. На втором этаже отделение, увидите. Разденьтесь только.

– И бахилы, – напомнила гардеробщица. Она приняла шляпу и плащ посетителя и бросила на деревянный барьер свернутый целлофановый комок – пару бахил.

– Десять рублей.

– Да-да… Пожалуйста!

Монета легла на прилавок, Андрей Михайлович кивнул обеим женщинам и, выставив вперед плечо, двинулся по узкому загону между двумя деревянными стойками.

Дверь Отделения захлопнулась за ним с негромким гробовым стуком.

– Чудной мужик. Скажи, Нин? – сказала гардеробщица.

– Потерянный какой-то. Или того… Этого!

Дежурная Нина выразительно постучала пальцем по виску.

* * *

В Отделении душно пахло вареной капустой. Две санитарки, одетые по-домашнему в цветастые халаты, прошли мимо Андрея Михайловича, не обратив на него никакого внимания. Женщины катили на тележке громадные алюминиевые кастрюли, помеченные красной масляной краской – «Онк. отд.».

Несколько малышей в смешных пижамках, с лысыми головами в пятнах зеленки и с белыми медицинскими масками на лицах, повизгивая, носились по коридору наперегонки.

Мальчик лет шести заливался слезами у цветочной кадки – приятель отнял у него машинку. Девочка-подросток, бледная, укутанная косынкой по брови, следила за их ссорой безжизненным взглядом. Посетителя никто не замечал. Пришел – и пришел. Надо, значит. Посторонние в Отделение не ходят: нет дураков.

– Не подскажешь, где шестая палата? – спросил Андрей Михайлович у девочки в косынке.

Девочка подняла глаза. Махнула тонкой полупрозрачной рукой в сторону сестринского поста:

– Там!

– Спасибо.

На посту сестры горела настольная лампа, но за столом никого не было. Андрей Михайлович, так и не замеченный никем из взрослых, прошел по коридору и остановился у дверей шестой палаты, разглядывая деревянный ромбик с выжженным на нем номером.

Постучался и, услышав женский голос из-за двери, вошел.

* * *

– Викуся спит, – сказала Галина, покачивая мыском ноги. Ее взгляд скользнул по лицу незнакомца и уплыл, блуждая, в сторону двери, окна, стены.

Наблюдая за ее ленивыми, сонными движениями, Андрей Михайлович почувствовал раздражение. Он не мог сосредоточиться, как будто рядом ползала муха. Если приглядеться, то понятно, что никакой мухи нет – одна тень, пустой образ. И женщины никакой тоже нет. Лишь видеозапись с отстающим звуком.

Не обращая внимания на гостя, Галина говорила тихо и размеренно:

– Викуся спит. Она не проснется сейчас. Ее ночью в реанимацию брали. Снова. Меня не пустили. Орут. Им надо взятки давать. Хотя не всякая еще возьмет, если дать мало. Еще и пожалуется кому. Тогда вообще не пустят. А Вика третий раз в реанимации за этот месяц.

– Давно вы здесь? – спросил Андрей Михайлович.

– В этой палате? Два месяца.

– Да нет…

– А, вообще? Да уж полгода, кажись. Лежали в 12-й городской, нас в 3-ю перевели. Потом обратно. Теперь здесь. В областной три месяца… Шпыняют туда-сюда, а толку? Последнее время Викуся не встает. На бок повернется… Придавит, чтоб не так больно… И подниматься не хочет. Говорит – не трогайте. У нее уже и плечо одно выше другого стало, от этого вот лежания. Опухоль, она ж растет… Через все ткани, через кость. Лекарствами искололи, а ей хуже и хуже. Лежит, стонет.

– Обезболивающее дают?

– Не помогает. Доза только все больше. Две химии сделали, а у нее опухоль выросла. Не поддается. Одно понять не могу: почему мы? За что? Только и слышу – чафф-чафф…

– Простите, что вы сказали?

Галина растерянно улыбнулась.

– Чавкает кто-то… Слышите?

На лице женщины проступил страх. Словно выплыл из глубины, из темной толщи воды и остался на поверхности, распустив склизкие щупальца во все стороны.

– Да, – сказал Андрей Михайлович. – Слышу.

– Вы знаете, что это?

– Время. Оно всех жрет.

– Наверно, вы уже опоздали…

– Нет, – покачал головой Андрей Михайлович. – Я вовремя.

– На ужин! – крикнули в коридоре.

– Я пойду? – тусклым стеклянным голосом спросила Галина.

Андрей Михайлович кивнул.

Когда шарканье ее шагов стихло за дверью, больничная палата захлебнулась тишиной. Андрей Михайлович подошел к койке возле окна.

Под простыней, укрытая ею по горло, лежала девочка. Очертания худого костлявого тельца едва угадывались под штампованным больничным ситцем. Полупрозрачные сухие веки покоились на глазах бестрепетно, как у мертвой.

Гость навис над девочкой, прислушиваясь, стараясь уловить ее дыхание. Не услышал.

Однако заметил: в полуметре над головой Вики Зайцевой трепетало белесое облачко – то ли солнечный зайчик, то ли мираж от нагретого жарким августовским солнцем оконного стекла.

Андрей Михайлович улыбнулся.

– Вика, – тихо позвал он.

Вика Зайцева открыла глаза. Мутные и пустые, они смотрели на гостя словно бы из другого мира.

– Слышишь меня? – сказал Андрей Михайлович.