Бабочка

Приземлились. Прошел контроль и таможню. Пропустили без задержек, хотя, реально не понимаю, как они не ощущали мандраж и тремор, который сотрясал каждую мою мышцу. Давно научился “держать лицо”, конечно, в любой ситуации. А уж после всего, случившегося за эти дни, так и подавно. И все же, внутри просто лихорадило. Колотило, будто в первой молчаливой и озлобленной драке на зоне ночью.

Багажа не было. Небольшой рюкзак. И за мной сейчас ничего не было. Человек без прошлого. Пустота за спиной. Все, что было там, в теперь уже не родной стране, оставил Калиненко и Филатову. Мне оно не надо. Более ценным сокровищем обладаю. Надеюсь, по крайней мере, на это. Да и помогли они мне без подстав, все по-честному сделали. И потом, я понимал, что им еще расплачиваться с тем, кто взял на себя убийство Сидоренко. А это - по чести - мой долг, пусть я и не виновен.

Интересно все вышло. С такого я начал свой путь в этом мире, подобным же и закончил. Во всяком случае, надеюсь на то, что поставил жирную точку на всем.

А теперь торопился домой, к своей Бабочке. И в тоже время, испытывал мандраж. Понятия не имел, как она пережила эти десять дней и что делала. Что-то слышала или нет о происходящем в нашей стране?

Даже не помню, как такси до дома довезло. Понял, что стою на крыльце перед подъездом и смотрю на наши окна, запрокинув голову. Погода влажная, моросит, оседает на волосах мелкими каплями. Кажется, в аэропорту тоже моросило, но я не помнил точно, не обращал внимания. А тут, словно только в себя и пришел. Проснулся.

Зашел, поздоровался с соседями, которые прошли мимо меня, куда-то торопясь. Они ответили. Все обыденно, привычно. Словно не происходило ничего. Резануло по нервам на контрасте. Еще больше внутри затрясло. Пешком поднялся на наш этаж. Позвонил. Но никто не открыл.

Тогда я вытащил ключи и зашел. Вдохнул полной грудью. Точно. Дома. Здесь пахло ею. Бабочкой. Я замер на пороге, едва закрыл дверь. Закрыл глаза, пытаясь надышаться этим запахом. Уюта, чистоты, своей любимой девочки. Словно этим мог очистить, смыть все, что осталось за спиной.

И только потом посмотрел на часы. Одиннадцать утра. Света, наверное, на парах.

Прошел по дому, на всякий случай, проверил. В гостиной ничего не изменилось: рассыпаны тетради и папки, какие-то бумаги и брошюры, книги. Бабочка готовилась к экзаменам и защите. В спальне залип. Сдвинуться не мог, настолько сильно ее рядом ощутил. И, черт возьми, как же мне ее не хватало! Сейчас эта нужда будто кислотой внутри разлилась. Но я не торопился, впитывал каждую мелочь. И казалось, что Света за дверью, только вышла.

Моя подушка лежала странно. Я не понял поначалу, почему Света ее посреди кровати кинула. И только потом дошло. Зубы сжал. Втянул воздух. Вину ощущал за каждую ее печаль и малейший дискомфорт. И вполне себе представлял, как ей было одиноко и страшно, понимал, что заставило в обнимку с моей подушкой спать, и в моей же майке, брошенной сейчас поперек одеяла.

Вышел из спальни, “на всякий пожарный” всю квартиру обошел, а на кухне рассмеялся. И такую любовь к ней почувствовал, что вину убрала. Как-то легче стало. Покрутил в руках свою кружку с уже едва теплым кофе. Отпил. Да, для меня делала, без сахара. Интересно, каждый день новый ставила, когда уходила на пары? Надеялась?

Взял с тарелки тост с маслом и откусил, наплевав, что подгоревший. Знал, что эти - лучшие, из того, что девочке моей удалось сварганить утром. Бабочка моя, к готовке вообще наклонности не имела. Или я ее разбаловал, на корню погубив все, что Динка когда-то дочери привить пыталась. Света каждое утро умудрялась хлеб пережарить самым современным тостером. До угля по краям. Мне самые светлые отдавала. Себе хуже брала. Я ругал ее, чтоб гадость не ела, и выбрасывал. Ходил в пекарню в соседнем доме, покупал сдобу. Или заранее, с вечера, когда с работы ехал, заезжал в ее любимое кафе и покупал на утро что-то.

Надеюсь, все эти дни Света не питалась сгоревшим хлебом. Всыплю ей, если так.

Улыбаясь сам не понимания чему, запихнул второй тост в рот, запил в два глотка холодным кофе. Блин. Вкуснее завтрака, наверное, за всю жизнь не ел!

И ясно стало, что верила. Несмотря на исчезновение. Наплевав на то, что не звонил и не объяснял ничего. Бабочка моя не сомневалась во мне. Доверяла, что вернусь, все сделаю, чтобы снова приехать к ней.

И понял, что не утерплю, не сумею усидеть на месте, ожидая ее. Заскочил в душ, на несколько минут, второпях переоделся, нашел расписание и, схватив ключи от машины, рванул в ее университет. Как пацан, ей-Богу! С таким нетерпением, с таким подрывом. Нахлынуло, накрыло, смело ту выдержку и контроль, на котором все эти дни себя держал и делал то, что было необходимо. Теперь можно забыть обо всем. Главное найти Свету. Обнять. Успокоить. И никуда больше ее от себя не отпускать!