Бабочка на асфальте

Давид с тревогой посмотрел на часы, уже восемь. Внук его сейчас на полигоне, у всех солдат отключены пелефоны. Звонить можно только через час. Пока не услышит голос своего мальчика, невменяем. Каждую минуту смотрит на часы, представляя себя буфером между внуком и возможной опасностью. Протянул было руку к бутылке с водой, но в горле спазм — не может пить. Как скоротать этот час. Отправился на кухню, вымыл и без того чистую плиту, расставил в шкафу собранные со стола, дивана, кресел книги, стал листать газету. Вдруг звонок. Старик вздрагивает, трясущейся рукой хватает телефонную трубку.

— Ты где? — кричит он.

— Опять напридумывал всяких страшилок, — сердится внук, — сам себя пугаешь. Всё в порядке, не волнуйся. Я сейчас в столовой, потом позвоню. Пока. Спешу.

Щелчок и частые гудки.

Дедушка так и остался сидеть со счастливой улыбкой и трубкой в руках. «Всё в порядке, — повторяет он про себя, и медленно, глубоко вздыхает. — Его послушать, так они там только и делают, что в столовой сидят, и песни под гитару поют».

Давид откидывается в кресле — теперь можно жить дальше. Ожидание звонка сократилось на целых сорок минут. Тут же пугается этого неожиданного подарка, не послали ли детей на опасное задание, где нужно выключить пелефоны. И вообще Рабинович боится неожиданных радостей, не покупает лотерейных билетов; — не случилось бы чего плохого в счёт выигрыша. Пугается даже хорошего настроения, — не пришлось бы расплачиваться за забвение опасности. Накопленный ли это поколениями страх; мать без конца повторяла: «Гот зол унз упхитн — Господи сохрани», или на своём опыте знает — за всё надо платить. «Не буду думать о плохом, — решает он, — всё хорошо. Скоро наступит мир, и Илюше не понадобятся курсы миномётчиков, куда его послали учиться. Встретит свою девушку, у них будут дети, много детей…»

Самое трудное время в армии — первые дни. Илюшенька — созерцатель, нет у него таланта к спорту, а тут сразу такая нагрузка. В полной амуниции, под палящим солнцем пустыни — попробуй отмахай шестьдесят километров, хорошо если шагом, а то ещё бегом, ползком. Один автомат сколько весит, за несколько минут плечо оттянет, про вещмешок и говорить нечего — пополам согнёт. «Когда уже нет сил идти, — рассказывал мальчик, — остаётся одно желание — лечь на землю и замереть.

В этот последний момент подходит к тебе девушка инструктор с личиком мадонны, тоже при полной выкладке, и говорит — как песнь о любви поёт: „Ты можешь, ты сильный, всё можешь, всё выдержишь“. И, вправду, спина распрямляется, ноги не подкашиваются. Девушка улыбается и направляется к другому, отставшему от строя новобранцу».

По закону, если в семье один ребёнок, он имеет право не ходить в боевые части.

— Давид, ты же знаешь, каждый перед лицом Создателя, никому не уйти от судьбы, — взывал Илюша к благоразумию деда.

— Бережёного Бог бережёт, — возражал тот.

— В теракте на тремпиаде погибло много солдат, разве имело значение кто в каких частях служил. А скольких подстрелили в машине? Люди идут в кафе, садятся в автобус и не знают — выйдут, или их вынесут. Да и просто по улицам ходить опасно, не будешь же у каждого араба искать за пазухой взрывчатку.

— Тем более они переодеваются женщинами, хасидами, одевают форму наших солдат, — подхватил дед.

— Так уж лучше иметь возможность отстреливаться, защищаться; больше шансов уцелеть и спасти жизнь другим.

Илюше было четырнадцать лет, когда он, живя в Америке с матерью и отчимом, заявил: «Хочу в Израиль. Не отпустите — убегу». Бывшая невестка позвонила мне в Москву, я тут же выразил готовность ринуться следом за внуком. Нет места на земле, куда бы я не поехал за ним; в юрту к оленеводам — кормить собак, на Сахалин — чинить рыболовные сети, в какой-нибудь дальневосточный колхоз — готовить к пахоте сельскохозяйственную технику. А тут солнечный Израиль — неожиданный подарок судьбы! И вот мы после десятилетнего перерыва; невестка после развода с сыном увезла ребёнка, когда ему было четыре года; снова вместе.

Наша первая экскурсия в Израиле — горная крепость Масада; последний оплот противостояния римским войскам. Здесь иудеи, отстаивающие веру в Единого Бога, провели свои последние дни. Весь мир был подвластен Риму, уже и Иерусалим пал.

Только одна крепость держалась против римской империи. «Лучше умереть свободными, чем жить рабами» — сказал юный полководец защитников Масады. Крутой змеиной тропой поднимались сюда принимать присягу бойцы только что организованной Армии Обороны Израиля.

Петляет прорубленная в горах дорога — красные срезы гор, красная земля.

Невольно вспоминается: взял Господь щепотку земли и сотворил человека. Земля на иврите — «адама», человек — «адам», красный — «адом». Тогда, в начале марта, подёрнутые лёгкой зеленью склоны гор, пронизанный солнцем воздух давали ощущение подъёма, взлёта. Уничтожалось представление своей материальности, казалось ты растворяешься в весеннем ликующем небе. Не только тело, но и мысль, твоё «я» — ничто перед бесконечностью.